Шрифт:
Закладка:
«Господин капитан. Писал твоя милость с князь Никитою Ивановичем Репниным. Слава Богу, что ты здоровой пришел в Воронеж город. Дай Бог тебе здоровья на многи лета и совершить, что мы починаем. Я рад был отсюда скоро ехать. Бог знает, как на дороге рана моя будет. И здесь наидурно жить: везде пусто и кручины многи. Пожалуй, пиши мне про свое здоровье и коли твоя каторга готова будет? Наша компания приказали твоей милости великий поклон написать. Я есмь твой слуга навсегда. Лефорт генерал и адмирал». Другое письмо, не собственноручное, делового содержания, касалось больше предметов, о которых сообщал или спрашивал Петр. «Меіn Herr Capitain. Писание твое до меня дошло. Благодарствую Господу Богу, что слышу о твоем здоровие и что ты изволил место осмотреть, где галеи збирать, и на нас поволил дворы занять, и за то плати твоей милости Бог и дай Боже, чтоб нам начетое дело по желанию исполнить. А галеи с Москвы до твоего писма все пошли. Про Меэра изволил ты писать, что он не бывал, и я непрестанно к нему посылал, чтоб он с Москвы ехал. И на Франц Тимермана в том он был сердит, что он ево с Москвы понуждал; отнимался тем, сказывал, что у него платья не готово. А на пилавой (пиловальной) мелнице работают денно и ночно и доски готовят и пришлем к вашей милости». Далее Лефорт сообщает царю о своей болезни, задерживающей его в Москве, просит царя прислать какого-то красного пластыря дефензина, но затем опять переходит к воронежским делам, просит отписать, сколько пришло из Москвы галер, вскрылась ли вода — «…нынешной путь ни санми, ни телегою», уведомляет о приезде в Москву 11 человек лекарей и о высылке их в Воронеж и пересылает к царю письма от голландских корабельных мастеров Ягана Флама, Класа и Ягана Янсона, которые уже приехали в Ригу. Письмо заканчивается известием в характере Лефорта: «Хотел я к милости твоей послать самово доброва мошкотеленвейн; пожалуй, потерпи: сам привезу к милости твоей»[468].
Кроме постройки стругов, корабельная работа в Воронеже, которая особенно интересовала Петра и которой он сам был занят, состояла, во-первых, в постройке двух галеасов, во-вторых, в сборке построенных в Преображенском галер. Галеасы, или «корабли», как их также называли, — это гребные суда вроде галер, но бoльших размеров. Материалы для них были заготовлены в Воронеже, и для их-то постройки и ожидался голландец Мейер, который, однако, прибыл в Воронеж только в апреле[469]. Галеры, как видно из только что приведенного письма Лефорта, были высланы из Преображенского в самом начале марта, еще до получения Лефортом письма Петра. Они отправлялись каждая в сопровождении своего капитана и составлявшей ее экипаж роты морского каравана. Подробности этой оригинальной перевозки 27 судов (23 галер и 4 брандеров) на санях неизвестны; надо полагать, что дело было не из простых, так как перевозке могла препятствовать весенняя распутица, на которую и указывает Лефорт, говоря, что «нынешной путь ни санми, ни телегою». К 15 марта часть галер достигла уже места назначения; но не все они еще привезены были к этому времени в Воронеж, и на это жаловался Петр в письме к Лефорту от 15 марта. И это письмо Петра до нас не дошло, так что о содержании его мы заключаем по ответу на него Лефорта. «Изволит милость твоя писать, — отвечает Лефорт, — что капитаны не бывали с каторгами: с Москвы они все поехали, расве дорогою где остались и покинули каторги. Поволишь приказать шаут-бе-нахту Балтазару Емельяновичу (де Лозьеру), чтоб он тех капитанов спросил: где они отстались и для чего каторги покинули? Достойны они, чтоб их и наказать за то, что они покидают то, что им приказано; и изволишь ему сказать, чтоб он имена их у себя записал; приеду я, знаю, какое им наказание учинить». Но что часть капитанов прибыла уже в Воронеж со своими галерами, видно из дальнейших слов в конце того же письма Лефорта: «Изволишь от меня поклонитца всем капитаном, которые каторги свои делают и готовят; а с теми, которые не бывали с каторгами, я с ними справлюсь».
Кроме вопроса о доставке галер из Преображенского в Воронеж это письмо Лефорта (от 21 марта) полно и других предметов, которые интересовали тогда Петра и которых он, очевидно, касался и своем письме. Лефорт сообщает, что он отпустил из Москвы мастеров Класа и Яна Янсона, дав им провожатых стрельцов и для русского языка, т. е. в качестве переводчика, своего человека; Франц Тиммерман выезжает в Воронеж в ближайший вторник; из Архангельска приехало в Москву 38 человек cap (матросов), присланных Ф. М. Апраксиным с государева корабля и с иностранных кораблей, нанявшихся на русскую службу охотой, — все ребята добрые, будут немедленно высланы в Воронеж; лекаря туда же поехали; досок много уже послано, веревки готовые есть, но новые делать трудно ввиду сильных морозов.
Петр в своем письме сообщал Лефорту на его вопрос, что река уже вскрылась и вода велика, что в Воронеже были сильные дожди и громы. Лефорт в ответ пишет: «А здесь, на Москве, грому не бывало, реки было прошли, да учинились такие жестокие морозы, что Москва-река стала и через ездят; ветры великие и по се время еще здесь». В Москве и в Немецкой слободе все тихо, никакого воровства нет. «Сего числа (21 марта) князь Борис Алексеевич (Голицын) у меня будет кушать и про ваше здоровье станем пить». Сам Лефорт все еще болеет; благодарит за присланный царем пластырь; на следующей неделе обещает выехать: «день, место другой, приму лекарство и не буду мешкать, каков не будет путь, жить дале не стану; лекарства всякова круг себя поставлю, что и морозы меня не проймут, такожды и лекарев со мною будет». Письмо не обошлось без обычного: «чаю я, что у вашей милости пива доброва нет на Воронеже; я к милости твоей привезу с собою и мушкателенвейн
