которого с сестрой испортились всё из-за того же куманинского наследства. Знавшая Марию Николаевну воспоминательница говорит о её сильном характере (сходном с характером тётки – В. М. Карепиной), о болезненной любви её к единственному ребёнку (тоже тёткина черта: вспомним «племянника моего» Саню Карепина, не отпускаемого без бонны в университет), о деспотической её власти над мужем. Последний, кстати, занимал довольно высокий пост директора департамента Министерства путей сообщения. Волоцкой глухо сообщает, что до Октябрьской революции Мария Николаевна была «очень зажиточна». О причинах её смерти в 1921 г. он говорит столь же лапидарно: «от воспаления легких и крайнего истощения вследствие пережитых материальных лишений и голода»[529]. Муж, М. Д. Ставровский, умрёт годом раньше. Оба родителя переживут свою единственную дочь, которую Мария Николаевна так страшилась потерять. Александра Максимилиановна, девушка весьма одарённая (особенно как живописец), умрёт в возрасте двадцати восьми лет, не оставив потомства.

Прерываются и линии ещё двух детей Александры Михайловны.

Зато её младший сын, Николай Николаевич, служивший в Кронштадте морским врачом, окажется плодовит.

Его первенец Дмитрий, сапёрный офицер, будет расстрелян как заложник в 1919 г. в возрасте двадцати двух лет[530]. В этом же возрасте туберкулёз – наследственная болезнь Достоевских – унесёт второго сына, Георгия (1925). Ещё один внук Александры Михайловны, Владимир Николаевич, по профессии инженер, доживет до 1935 г., чтобы сгинуть от туберкулёзного менингита в подмосковной больнице.

Последняя из Голеновских, Ирина Николаевна, окажется долгожительницей – встретит свои восемьдесят шесть. Она проживёт, как принято говорить, незаметную жизнь, трудясь «простой машинисткой» и стесняясь того, что не получила образования (редкий для рода, к которому она принадлежит, случай).

«Боясь жить», она останется бездетной и одинокой. Для неё естественно – не привлекать внимания, стушёвываться, оставаться в тени.

Её страшит мысль, что музей Старой Руссы намеревается заплатить ей за доставшуюся от родителей семейную скатерть: «Мне будет просто неприятно, если вы пошлёте мне деньги»[531]. Когда в 1991 г. она умрёт, соседи по питерской коммуналке захватят комнату и выбросят немемориальные вещи покойной на свалку.

Линия рода, идущая от «подполковницы» Александры Михайловны, тихо угаснет в тот же год, когда перестанет существовать большая, породившая её гениального брата страна.

Из главы 4

“Eheu!”

Марья Дмитриевна: к истории первого брака

Ужасная женщина

В «Сибирской тетради» Достоевского («моей тетрадке каторжной», как он её называл) несколько раз встречается помета, которая из-за неясности написания многие годы не поддавалась расшифровке. Ее интерпретировали как «Елеи», «Елен» и даже «Елец» или просто заменяли точками – «ввиду неуверенности чтения». Наконец загадка разрешилась: интригующее «Елен» было опознано, как «Eheu» – латинское междометие, обозначающее «увы» или «ах». Но выяснилось и другое. Практически все «Eheu» так или иначе связаны с именем первой жены Достоевского. Этим горестным вздохом он отмечал самые драматические моменты их знакомства и брака[532].

В «Хронике» М. В. Волоцкого, где характеристике иных персонажей посвящены десятки страниц, Марье Дмитриевне Исаевой уделено ровно три строки, к тому же принадлежащих случайному наблюдателю: «Эту первую супругу нашего знаменитого писателя я видел только один раз в Москве, у Ивановых, и она на меня произвела впечатление в высшей степени болезненной и нервно-расстроенной женщины».

Автора «Хроники» можно понять. Его прежде всего интересует генетика, биологическое родство, кровная родовая связь. Марья Дмитриевна не отвечает этим критериям. Тем более что у неё с Достоевским не было общих детей. Но ведь недаром изречено: «Оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт 2: 24).

Достоевскому некого было оставлять. Родителей к моменту женитьбы у него давно уже не было. С тем большей силой влёкся он к той, которая смогла бы составить с ним не только «одну плоть», но, как он полагал, и единую душу. Узы, соединившие их двоих, оказались куда прочнее иных кровнородственных связей.

В годы, когда Волоцкой работал над «Хроникой», просвещённый мир имел довольно смутные понятия о первой жене Достоевского. Едва ли не единственным источником информации об этом предмете были воспоминания Любови Фёдоровны. Дочь писателя от второго брака писала их в Швейцарии в 1918–1919 гг. по-французски. Впервые они были изданы в Мюнхене в 1920 г., а затем – переведены на многие европейские языки. Русский перевод появился в 1922 г., однако в сильно урезанном виде.

Публика, до сих пор мало что знавшая об интимных сторонах жизни писателя, однако горячо жаждавшая восполнить этот пробел, не могла не довериться сведениям, исходившим от одного из членов семьи. А именно – что после каторги «от запоздалой юношеской незрелости» автора «Бедных людей» «не осталось и следа, он стал мужчиной и хотел любить». Публика вместе с автором воспоминаний уже готова была порадоваться за героя.

Но… «Но какую ужасную женщину послала судьба моему отцу!»[533] Взыскательную дочь не устраивают ни характер, ни моральные качества Марьи Дмитриевны. Однако прежде всего ее коробит антропология. Согласно уверениям Любови Фёдоровны, М. Д. Констант (девичья фамилия Исаевой) лишь выдавала себя за француженку. На самом же деле – «эта бесстыжая женщина была дочерью наполеоновского мамелюка, попавшего в плен во время бегства из Москвы»[534]. Причем, счастливо унаследовав от матери её русский тип, она тщательно скрывала от окружающих своё африканское происхождение (не в пример, скажем, «прекрасной креолке» Надежде Осиповне Ганнибал, чьи африканские черты неосторожно воспроизвел ее сын, «потомок негров безобразный»). Достоевский, таким образом, пал жертвой гнусного генетического обмана, а сверх того подверг испытанию свой патриотизм, связав собственную судьбу с наследницей коварных завоевателей России.

Новейшие разыскания позволяют, однако, значительно скорректировать эту впечатляющую картину.

В Россию переселился не отец, а дед Марьи Дмитриевны – Франсуа-Жером-Амадей де Констант. Он был отнюдь не наполеоновским мамелюком, а дворянином и капитаном королевской дворцовой гвардии, который после падения Людовика XVI покинул взбунтовавшееся отечество и, как многие другие эмигранты, был привечен щедрой российской императрицей (заболевшей, говорят, при известии о казни французского короля). Дед будущей жены Достоевского поступил на русскую службу, принял православие и новое имя: Степан. Женился он, однако, на француженке. Так что сын его, Дмитрий, отец Марии Дмитриевны – чистокровный француз. В 1820 г. Дмитрий Степанович недолгое время служит переводчиком в штабе генерала И. Н. Инзова, где в то же время и в том же качестве подвизается его одногодок А. С. Пушкин. История, впрочем, умалчивает об их знакомстве.

Дмитрий Констант женится на русской дворянке по имени Софья Александровна (фамилия, увы, неизвестна). В 1824 г. рождается дочь – Мария. Когда она впервые встретит Достоевского, ей будет 29. В своих письмах из Сибири Достоевский всегда твёрдо указывает возраст избранницы – на три года меньше истинного. Эта хронологическая поправка, надо думать, заслуга самой Марьи Дмитриевны.

Родившись в Таганроге, она в 14 лет лишается матери. Семья переселяется в Астрахань, где Дмитрий Степанович занимает должность директора Карантинного дома. Марья Дмитриевна выходит замуж за А. И. Исаева, как и ее отец, служившего по таможенной части. В 1851 г. Исаева переводят в Сибирь.

Достоевский знакомится с их семейством буквально через