помощь пришла очень поздно или даже слишком поздно. Но то, что в дело вмешались люди Маллука, резко меняло положение. Это уж чересчур. Если туземные солдаты осмелятся поднять руку на сановников Нерона, куда это приведет? То, что с чернью будет канитель, можно было заранее предвидеть. Но чернь хлопнешь по башке – и все опять спокойно. Если же солдаты, если чиновники Маллука станут вести себя как изменники, то это уже нетерпимо, это надо немедленно пресечь. Он забыл, что сам довел до этого, он чувствовал полную солидарность с Кнопсом. В гневе, бряцая и звеня, отправился он требовать ответа у царя Маллука.

У Маллука он встретил и верховного жреца Шарбиля. Шарбиль уже несколько раз за последние недели, когда власть Нерона явно пошатнулась, разъяснял царю – не только намеками, но и в недвусмысленных словах, – что пора бы выдать Цейонию Нерона, а за это получить гарантию сохранения «статус-кво». Но у Маллука, араба, были твердые взгляды на святость гостеприимства, и он теперь с таким же достойным видом, сидя столь же неподвижно, пропускал мимо ушей слова своего жреца, как в ночь на 15 мая – его намеки. В последние дни, впрочем, стало казаться, что лояльность его будет вознаграждена и в политическом отношении. Были получены достоверные вести с крайнего Востока о том, что Артабан достиг решительных успехов в войне с Пакором. А как только Великий царь получит возможность бросить на западную границу достаточное количество войск, римские генералы, даже после вступления на престол Домициана, трижды подумают, прежде чем перейти Евфрат. Следовательно, они хорошо сделали, что сохраняли верность Нерону и не предприняли никаких поспешных шагов. А теперь бессмысленное бегство Нерона сразу разрушило все надежды. После такой стихийной вспышки народного гнева Нерона нельзя было ни на минуту оставлять в Междуречье.

Кое-что, впрочем, можно было извлечь и из этой вспышки народного гнева. То, что гнев этот прежде всего обратился против Кнопса, дало Маллуку и Шарбилю желанную возможность задержать этого человека. Он был теперь в их руках, и это было хорошо. Ибо если Артабан одержит на крайнем Востоке – на что теперь есть виды – окончательную победу, то Рим при всех обстоятельствах, прежде чем двинуть войска за Евфрат, поведет переговоры, и тогда, чтобы доказать свою добрую волю, можно будет предложить Риму на худой конец нероновского канцлера. Так как дело шло об отвратительном рабе Кнопсе, то царь Маллук, как ни тверды были его взгляды на гостеприимство, не возражал.

Все эти вопросы царь и жрец как раз и обсуждали, когда со звоном и бряцанием ввалился Требоний. После трусливого бегства мошенника Теренция царь Маллук и жрец Шарбиль чувствовали себя с его ставленниками очень уверенно и поэтому с еще большей неподвижностью и важностью, чем обычно, приняли шумливого, разгневанного капитана.

На жалобу Требония Шарбиль ответил, что офицер, арестовавший Кнопса, действовал не самочинно, а с ведома и по поручению правительства. Понятно, что население Эдессы взбунтовалось против алчности и произвола Кнопса, что оно не пожелало больше терпеть издевательств после того, как император Нерон бежал, оставив своих чиновников на произвол судьбы.

Только теперь понял Требоний, каким угрожающим стало его собственное положение после бегства Нерона. Он был человеком горячим, но в то же время и в достаточной мере солдатом, чтобы мгновенно учесть военные шансы. И тут он понял, что в уличном бою с населением Эдессы и войсками Маллука у него нет никаких видов на победу.

– Если вы так думаете, – вызывающе ответил он жрецу, в душе, впрочем, готовый на уступки, – то вы в конце концов и меня можете арестовать.

Старец промолчал и, как показалось Требонию, усмехнувшись, повернул свою птичью голову к Маллуку. Царь же в первый раз с тех пор, как вошел Требоний, открыл рот и сказал:

– Не бойся, капитан. Мы тебя не арестуем.

Он произнес это глубоким голосом, спокойно, без насмешки. Но Требонию показалось, что его ударили по голове. Больше всего потрясло его, что царь назвал его не «маршалом», а просто «капитаном». Проще и лучше нельзя было поставить все на свое место. В ту же минуту, как царь Маллук назвал его капитаном, Требоний сразу превратился из всесильного фельдмаршала в рядового провинциального офицера, точно так же, как император Нерон, бежав, сразу стал снова рабом, каким и был по рождению; Маллук же родился царем. Требоний не дерзнул возмутиться, он чуть было даже не поблагодарил царя. Но смолчал.

После короткой паузы Шарбиль разъяснил слова Маллука. Царь Эдессы, пояснил он, предоставляет капитану Требонию возможность стянуть свои войска в цитадель и дает ему на это три часа сроку. Царь не хотел бы, чтобы Требония, попавшего в руки толпы, постигла та же участь, что и Кнопса. Поэтому пусть капитан использует предоставленный ему срок.

Согнувшись, подавленный, сбитый с толку, кляня и подчиняясь, Требоний удалился.

10

Прощание с Эдессой

Единственный человек в Эдессе, не усмотревший в бегстве Нерона краха его режима, был Варрон. Успехи Артабана на крайнем Востоке вновь разожгли его почти угасшие надежды, и Варрон никак не хотел признать того, что дурацкая выходка «твари» уничтожила все те преимущества, которые получило его предприятие благодаря победе Артабана. Наоборот, он считал выгодным временное исчезновение Нерона, так как попутно навсегда сбрасывались со счетов Кнопс и Требоний.

Он и не думал принимать всерьез мятеж в Эдессе. Как только всем станет доподлинно известно о победе Артабана, можно будет без всякого труда убедить население, будто Нерон вовсе не бежал, а лишь отправился к Великому царю Артабану, чтобы обсудить с ним, как использовать победу на Востоке для нанесения такого же решительного удара на Западе.

Размышляя вслух, он шагал взад и вперед перед молча сидевшей Марцией. Он подошел к ней вплотную, взял в руки ее светлую голову, бережно отогнул ее назад, сам откинул голову, чтобы лучше видеть.

– Ты не напрасно отдала себя «твари», – уверял он ее, – все, что я обещал тебе,