произошедшему в ночь с 27 на 28 апреля в Баку перевороту хорошо характеризует и то, что уже после падения правительства «Мусавата» он беспокоился о сохранении армейского имущества и столь ценившейся им дисциплины, объявив ответственными за хищения всех офицеров частей, где они произойдут[138]. После Гянджинского восстания Мехмандаров был арестован. Затем по рекомендации Наримана Нариманова был направлен в Москву и долгие годы служил в Красной армии.

Бакинские промышленники также имели надежду договориться с большевиками. Незадолго до переворота представитель Кавказского краевого комитета РКП(б) Нанейшвили и ведший переговоры о поставках нефти в Россию Соловьев телеграфировали в Москву, что «буржуазия (прим.: бакинская) ничего не имеет даже против советской власти, лишь бы правительство было составлено из мусульман»[139].

В марте – начале апреля 1920 года коммунисты всерьез опасались сценария, при котором им досталось бы пепелище вместо бакинских нефтяных промыслов[140]. Однако если принять предположение о том, что нефтепромышленники были не против прихода коммунистов к власти в Баку, в ином свете рисуется ситуация с охраной нефтепромыслов 27 апреля от возможного их уничтожения мусаватистами при подходе Красной армии и восстании бакинских рабочих.

Не в пользу руководства АДР в апреле складывалась и внутриполитическая ситуация в стране. Вторая по численности фракция парламента – партия исламистов-федералистов «Иттихад» – все больше склонялась к союзу с большевиками. Показательно, что в первые дни после переворота в Баку «Иттихад» по собственной инициативе объявила о прекращении всякой деятельности и признании «работы партии Коммунистов в деле освобождения мусульманства вполне исчерпывающей главныя цели партии “Иттихад”».[141] Даже «левое крыло» партии «Мусават» 27 апреля организует чрезвычайное собрание, на котором признает власть большевиков и заявит об их поддержке,[142] не говоря уже о социалистах всех мастей[143].

Османские турки, которых было много в армии и добровольческих военизированных формированиях АДР, к концу апреля 1920 года уже давно нашли общий язык с большевиками[144]. Сближение между кемалистской Турцией и Советской Россией произошло на почве совместной борьбы с Антантой. В надежде получить военно-техническую помощь Турция оказалась готова способствовать продвижению Красной армии на Южном Кавказе[145].

В телеграмме, отправленной Орджиникидзе бакинским большевиком Квантилиани, по всей видимости в понедельник 19 апреля из Петровска (Махачкалы), говорится следующее: «Кавказский краевой комитет нашел связь с турецким национальным движением и установил между нами известный контакт. Действия всех турок, находящихся в Баку, получили от комитета турецкого национального движения распоряжение работать только по указаниям и директивам Кавказского краевого комитета»[146].

Части, которыми командовали турецкие офицеры, 27 апреля перешли на сторону коммунистов. Вокзал был занят в тот день около 11 часов вечера[147] не восставшими рабочими, а именно группой турецких аскеров-добровольцев под предводительством «турецкого офицера»[148], который был впоследствии награжден орденом Красного знамени[149].

Правда, вопреки устоявшемуся в литературе мнению, основанному на телеграмме Орджоникидзе[150], турецкий офицер был ненастоящий. Сопоставляя источники, можно сделать вывод, что этим «турецким офицером» был 21-летний большевик Абид Ахмедович Алимов[151], поволжский татарин родом из Пензенской губернии. Член РКП(б) с 1918 года. Участвовал в вербовке турок-военнопленных. Весной 1920 года Алимов прибыл в Баку с Туркестанского фронта и, скорее всего, был снабжен местными кемалистами документами. Так он стал «турецким офицером»[152]. Алимов был одним из тех, кто подписывал первые воззвания бакинских большевиков от имени Временного Революционного Совета[153] и, по всей видимости, руководил действиями перешедших на сторону коммунистов турок и азербайджанских аскеров во время переворота в Баку.

О степени проникновения пробольшевистски настроенных элементов во все властные структуры АДР красноречиво говорит факт того, что начальником торгового порта Баку был один из лидеров восстания Чингиз Ильдрым. В 1919–1920 годах им была организована контрабанда нефтепродуктов в красную Астрахань. Авиационный керосин переправлялся в бидонах на рыбацких шаландах[154].

Весной 1920 года Чингиз Ильдрым, пользуясь своим положением, способствовал большевистской пропаганде на военно-морских судах АДР, формированию коммунистических ячеек на канонерских лодках «Карс» и «Ардаган»[155]. Ему удалось 27 апреля обезвредить береговые батареи Бакинской бухты, сняв с орудий замки и нарушив связь. Благодаря этому около 8 часов вечера[156] (но никак не утром) того же дня боевые корабли «Карс» и «Ардаган», находясь на рейде Бакинской бухты и ничего не опасаясь, подняли красные флаги и объявили о поддержке большевиков. Чингиз Ильдрым вручил отдельный ультиматум парламенту с требованием передачи власти от имени азербайджанских моряков[157].

В продолжение дня 27 апреля в руководстве Азербайджана выдвигались разные проекты сопротивления Красной армии, в том числе установления диктатуры в стране. На роль «диктатора» прочили министра путей сообщения Мелик-Асланова, министра обороны Мехмандарова[158]. Но время шло. Лидеры «Мусавата» получали сообщения одно другого хуже. Вот Красная армия заняла станцию Хачмаз. Вот на сторону большевиков перешли корабли военно-морского флота – канонерские лодки «Карс» и «Ардоган», вот части руководимого турецкими офицерами-кемалистами добровольческого полицейского полка «Ярдым алай», на который возлагалось столько надежд в борьбе с большевиками, перешли на сторону коммунистов. Вот турецкие добровольцы поддержали переворот и заняли вокзал, отрезав пути к эвакуации в Гянджу. Вот и части 7-го Ширванского полка заявили, что не намерены проливать кровь за «мусаватистов».

В 20 часов 45 минут М.Ю. Джафаров открыл последнее заседание парламента АДР. Распространено мнение, что оно началось с выступления министра обороны АДР Мехмандарова. В мемуарах С.А. Красовского сохранилась байка о том, каким был его ответ на вопрос о способности армии сдержать наступление неприятеля: «Какого противника вы имеете в виду? Если дашнаков или меньшевиков (прим.: грузинских меньшевиков), то можно надеяться, но если имеется в виду Красная армия, то наших сил хватит только на минуты»[159].

В опубликованной стенограмме последнего заседания парламента АДР упоминания о выступлении Мехмандарова нет[160]. По всей видимости, оно имело место ранее днём, когда создавался комитет Гаджинского для переговоров с большевиками и когда только стало известно о занятии большевистскими бронепоездами станции Хачмаз.

По предложению М.Э. Расулзаде заседание парламента проходило в открытой форме, дабы «нация знала, в каком положении принимается это решение».

Первым выступил глава комитета по переговорам с большевиками М.Г. Гаджинский. В то время когда генерал-губернатор Баку Тлехас рассказывал журналистам о том, что ситуация в городе находится под полным контролем, Гаджинский с трибуны парламента заявил, что реальное положение всем хорошо известно и не требует описания, что большевики отказываются идти на какие бы то ни было компромиссы и требуют немедленной передачи им власти. Единственное, на