Вместо пролога

После получения сообщения о взятии Красной армией ст. Худат военный министр Самедбек Мехмандаров направил начальнику Гянджинского укрепрайона Джавад-беку Шихлинскому телеграмму следующего содержания: «Большевики напали на ст. Ялама, продвигаются дальше, заняли Худат, положение критическое. Приказываю сегодня же выслать в Кызыл-Бурун из Казаха один батальон, из Гянджи один батальон, по возможности каждый силою не менее 500 штыков с пулеметами; подвижной состав уже подан. О времени выступления телеграфируйте, ожидаю прибытие этих батальонов завтра»[105]. В тот же день в направлении Баку вышли два азербайджанских бронепоезда, курсировавших на линии Баку – Акстафа[106]. Добраться в Баку они не успели. Авиаразведка XI армии 30 мая обнаружит один азербайджанский бронепоезд сошедшим с рельсов в Сангячалах, а другой на ст. Аджикабул[107].

Несмотря на занятие большевиками приграничных станций, с военной точки зрения положение Баку не выглядело критичным. В Бакинской бухте стояли два современных военных корабля «Карс» и «Ардаган», акватория бухты простреливалась мощной береговой артиллерией. В районе пригородной узловой станции Беладжары (Биладжари) были подготовлены позиции с проволочными заграждениями и окопами. В самом городе стояли части 7-го Ширванского полка. Кроме того, руководство АДР могло рассчитывать на добровольческий полицейский вспомогательный полк «Ярдым Алай», офицеры в котором были турки, на добровольческие турецкие формирования, на курсантов военных учебных заведений, охрану парламента. Общая численность войск АДР в районе Баку 27 апреля составляла более 3 тысяч бойцов[108], не считая полицейские части, которые также могли бы быть использованы. Советские бронепоезда отряда Ефремова сопровождали только две роты пехоты: гарнизон Баку имел возможность без труда их задержать на укрепленных позициях в районе узловой станции Беладжары (Биладжари). Азербайджанский флот, выйдя из Бакинской бухты, мог практически безнаказанно обстреливать железнодорожную линию Баку – Петровск, которая идет вдоль берега моря, и если не уничтожить советские бронепоезда, то как минимум сделать невозможным их продвижение вперед. Баку имел ресурсы, чтобы обороняться от внешних врагов несколько дней: основным силам XI армии, двигавшейся от реки Самур к Баку, требовалось преодолеть 200 километров. Этого времени хватило бы для эвакуации правительства в Гянджу, подхода подкреплений из Карабаха.

Оказание помощи Азербайджану в борьбе с большевиками рассматривала Грузия[109]. На специальном заседании Учредительного собрания председатель правительства Ной Жордания заявил: «27 апреля азербайджанское правительство сообщило нам о том, что большевистские войска подошли к границе и просили военной помощи. Мы поставили вопрос, хочет ли азербайджанский народ вести борьбу с большевиками и примет ли он на себя основную тяжесть? В таком случае мы будем обязаны оказать ему помощь не только в силу договора, но и политически и морально». Однако грузинская армия не пришла на помощь Азербайджану. Ной Жордания так объяснил это решение: «В час дня мы получили сведения, что большевики вошли в Хачмас, а в семь часов вечера они уже были в Сангаите (прим.: Сумгийыте), около Беладжар (Биладжар), т. е. за шесть часов они прошли сто верст. Тогда мы поняли, в чем дело. Мы сказали: большевики идут с быстротой скорого поезда, без боев, значит, с согласия Азербайджана. Пришли с совершенно незначительными силами, с двумя бронепоездами, заставить их отступить и захватить поезда могла небольшая сила, но так как не было такого желания, то вступление большевиков в Азербайджан превратилось в простую прогулку»[110].

Действительно, власть большевики в Азербайджане взяли без боя.

Один день в Баку

Часто в исторической литературе встречаются описания вооруженного восстания в Баку 27 апреля. Обычно они опираются на воспоминания большевиков. Однако анализ источников, создававшихся непосредственно в те дни, говорит о том, что 27 апреля ни о каком восстании в Баку не могло быть и речи. Первые номера официальной газеты красного Азербайджана «Известия Временного Революционного Комитета» рисуют нам картину, противоположную той, которая часто изображается в исторической литературе[111]. Ни о каком пении Интернационала на улице 27 апреля не могло быть и речи. Вот как описывают «Известия…» этот день: «С вечера 27 апреля в городе стала чувствоваться особая напряженная атмосфера. Улицы были заполнены народом. Собирались кучками. Перешептывались. Весть о приближении советских войск, о занятии ст. Хачмаз быстро облетела город. Обывательское население города тревожно мечтало: только бы не было вооруженных столкновений. И ложилось спать в тревоге. Твердая уверенность захватила зато все рабочие районы. У рабочих не было ни сомнений, ни колебаний. Власть будет наша. Город засыпал, еще не зная, какой будет переход власти и каковы будут последствия». Особое внимание следует обратить на то, что напряжение на улицах Баку стало чувствоваться «с вечера».

В подтверждение отсутствия заметных признаков восстания в Баку 27 апреля говорит и то, что на следующий день, 28 апреля, утром вышли номера небольшевистских газет, в которых ни словом не упоминаются какие-либо события на улицах Баку[112]. В том числе в тот день вышел последний номер официальной газеты «Азербайджан». Сам факт того, что газеты были отпечатаны, говорит о том, что большевики в ночь с 27 на 28 апреля не контролировали типографии и редакции.

Видимо, не контролировали они и радиостанцию, так как отправленная радиотелеграфистом Бадановым телеграмма с призывом к Советской России оказать помощь восстанию в Баку, исходя из её содержания, должна была быть выслана не раньше вечера 27 апреля[113]. А Баданов, указав датой отправки в своих воспоминаниях 26 апреля, просто ошибся, что свойственно этому типу исторического источника.

Первая большевистская газета выйдет в Баку только 29 апреля. Она состояла всего из одного листа. Редактор оправдывался, что выпуск в печать готовился в спешке: «Ввиду спешного выпуска первого номера “Известий” редакция не имела возможности осветить полностью все этапы совершавшейся революции. Подробности будут сообщены нами в ближайших номерах газеты»[114].

Сравнивая макеты первых номеров «Известий Временного Революционного Комитета» и правительственной газеты АДР «Азербайджан», можно сделать предположение, что технический персонал редакции у них был один и тот же. Подтверждение этому мы видим внизу второй страницы первого номера «Известий…», где имеется подпись: «типография Ревкома, бывш. газ. «Азербайджанъ». По всей видимости, многие пишущие журналисты «Азербайджана» также первое время остались на своих местах: в половине материалов, особенно имеющих информационный, а не пропагандистский характер, используется дореволюционная орфография, а в другой половине – новая. Сохраняется в газете и рекламный блок, в котором печатаются афиши театров и объявления практикующих врачей[115].

Только говоря о 28 апреля, а не 27-м, журналисты «Известий…» отмечают, что этот день «внес бодрое оживление во все