Шрифт:
Закладка:
Насест остановился, чуть покачнувшись, а у Мацуко повело голову в противоположную сторону. Она вцепилась когтями в дерево, ожидавший этого инструктор, уже был в воздухе, сел рядом и, удерживая за плечи, осторожно свёл принцессу вниз по приставленной лестнице. Брат уже встречал там:
— Привет. Тяжеловатый противовес для тебя.
— Знаю, — тяжело дыша, ответила сестра: — Мне же не этот столб, а вон тот подготовили, — она показала на всё ещё пустовавший «детский», которым никто из множества тренирующихся раненых не смел воспользоваться.
— Опять не слушаешься⁈ — шутливо пригрозил старший брат.
— Ну, зачем мне снова начинать с азов! Я ведь крыльев не ломала. Только пальцы разработать — а это как раз здесь и делается.
— Ну, не мне с тобой спорить… Как крылья⁈
— Ослабли, конечно, но скоро починю!
Брат рассмеялся.
— Послезавтра! И кстати, раз уж ты заговорил об этом: правда, что ты собрался меня всю войну в тылу продержать⁈
— Ну, скажем так, Малышка: я тебе доверяю зачистку местности от партизан!
— Что-то? — застонала она, выдавив слезу: — Завоёванные деревни потрошить? — она надула губки, и, ковыряя коготком какую-то деталь его доспеха, попросилась: — Тебе не кажется, что я, как неплохой командир, могла бы пригодиться господину Тардешу где-нибудь на более ответственном участке⁈
— Неплохих командиров у меня тысячи, а младшая сестрёнка — одна. Никаких тебе «ответственных участков», пока я жив.
— И нисколько я не одна у тебя! Нас же трое! — обиделась Мацуко.
— И любую из вас потерять — словно кусочек сердца. Не спорь, это господина драгонария приказ… Да, и скоро мы высаживаемся на Акбузат, это вон та… — он осёкся, видя, что сестра его не слушает — принцесса надула губки и принялась прямо перед ним делать упражнения на гибкость: повернуть голову направо, пока подбородок не коснётся левого плеча, потом налево — до правого. Подобные вещи всегда вызывали чувство лёгкой жути у инопланетян. Потом повороты туловища — гибкая и молодая Кадомацу могла развернуться в пояснице чуть ли не на 180 градусов. Принц посмотрел-посмотрел, а потом пошел по своим делам:
— Ладно, поговорим, когда ты перестанешь дуться… — а потом ещё останавливался и издалека смотрел на маленькую фигурку в желтом…
Жестокий детектив
Её Высочество ещё маленько повыкаблучивалось, потом вернулась к своему шесту, на котором уже облегчили противовес, и загоняла себя в обе стороны до седьмого пота. А в палатке её ждал Гонда-сан, который заботливо размял её замученные мышцы, и покинул её, оставив дремать на разбросанном по кровати материнском письме…
…Вот к обеду-то и была работа — собирать измятые и порванные листы, чтобы дочитать, что же пишет там мать-императрица про Ануш⁈..
…«Так, это иероглиф „зима“, нет, „конец“… А это? „Глаз“? „Белый“? Нет, надо было положить письмо в шкатулку…» К счастью пострадала только вторая страница:
«…окончились, мы с Сэнсеем заспорили. Это было ещё до того, как он поехал сообщить твоему брату о её смерти, и, раз он собирался покидать нас навсегда, я обратилась к нему с последней просьбой:»…
«…не думал. Как он сказал, болезнь бы не вернулась обратно, а колдовство бы не вылечилось с голодухи. Я засмеялась, говорю, уж не в мой ли огород камень, не про яд ли он толкует? Он пожал плечами, говорит: может быть. Я возразила: для того чтобы свести с ума, проще использовать вино или золото, и пристрастить к ним много ума не надо, и это намного менее подозрительно. Да и с чего бы такая мысль могла придти в голову уважаемому Сэнсею⁈ Он поднял глаза и сказал: „Еда“.»
«…было? Он ответил, не поняв шутки: „Пока здесь была Малышка, и муж следил за нею, ей ведь не приходилось ни голодать, ни в чём-либо нуждаться, так⁈“. Я ему: „Обижаете!“ — „А тут никто два дня не глядит, она два дня голодает, и вдруг — выздоравливает! А потом на радостях устраивают пир, и после него она опять сходит с ума! Подумай!“»…
…«…резать головы. Ведь его рисом не корми — дай виновным башку своротить. Сгоряча не пожалеет даже любимых поваров — тем более, один раз они уже опростоволосились, пропустив твоего убийцу. Я и говорю Сэнсею, пока он ничего отцу не сказал: „Ты думаешь, её в нашем доме всё время травили? Жену наследника⁈“. Он засмеялся, говорит: „Нет, Цааганцецег, так не думаю. Ты ведь сама медик, отлично знаешь, если поить кого-нибудь всё время несмертельным ядом, то он, в конце концов, привыкнет к нему“. Я проворчала: „Химию надо учить, а не дожидаться, когда привыкнет!“ — кого вздумал отравительской науке наставлять?»
"«…с тобой спорить,» — сказал: «Но можно обычную пищу сделать ядом для кого-то. Как, к примеру, сахар для диабетика. У нас есть болезнь, когда нельзя есть определённый сорт мяса или молока — разум пропадает. Наверное, нечто такое есть и у вас. Наверное, это и случилось с несчастной Ёси — скорее всего так, я ведь видел, что у неё были проблески ясности.»
«„…не бывает“ — возразила я: „Если бы так — эти болезни передаются по наследству, а её родословная до самых императоров Идзумо отслежена! Не было ничего подобного!“. А Сэнсей говорит: „А я и не говорю, что это её болезнь. У вас же известны яды, способные влиять на тело, сделать красавца — уродом, прямого — горбатым, великана — карликом. Мозг — такая же часть тела! Почему бы не быть яду, вызывающему подобную болезнь⁈“ — и кинул это как-то небрежно, через плечо, и ушел…»
«…сама чокнулась. Отыскала их свадебные скорописи, и долго разглядывала на них невесту — что неладно. Во дворце поговаривали — совесть меня замучила, что сгубила жену пасынка. Это ведь не просто так лишь Сабуро с Ичико на похороны приезжали — другая твоя сестра прямо заявила, что всё это лицемерие, и я одна во всём
