Шрифт:
Закладка:
Итак, его книга заканчивается здесь. Он собирался написать последнюю главу, в которой рассмотрел бы трагедию «Титаника» в ретроспективе и в свете позднейших собранных им сведений; он собирался преподать уроки, которые кажутся весьма необходимыми в настоящем и очень полезными для будущего, и завершить свой рассказ несколькими последними штрихами.
Но другая рука написала явленный конец. Что ж, большого значения это не имеет. Настоящий труд был завершен во всей его полноте. Картина нарисована, детали собраны верно и расположены в должном порядке. Остальное — плод размышлений и комментариев; и, оглядываясь назад, кажется, что сделанного уже достаточно.
В первый — и последний — раз я встретился с полковником Грейси на обеде в нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория», когда мир еще гудел отголосками той ужасной катастрофы. Необычайные переживания, которые выпали на его долю, и страшные сцены, свидетелем которых он стал, оставались для него такими же яркими, как если бы произошли накануне; но говорил он очень спокойно, прямо, беспристрастно, не навязывая своей точки зрения, но и не избегая ее. Рассказывая, он проявлял редкое милосердие; я не слышал от него ни единого грубого или осуждающего слова. Мне показалось, что он обладал редким даром понимания человеческой натуры, редким чувством соразмерности. Он никого не обвинял в трусости или неспособности делать свое дело; но рассказывал обо всем так, как он это видел, не предлагая никаких толкований. И постепенно, посреди роскошного отеля, где собрались обеспеченные люди с разных континентов, возникала картина огромного корабля, который ночью движется навстречу своей судьбе. Я не могу полностью передать всю яркость полученного образа, вырезанного из тьмы воспоминаний и отпечатавшегося в ярком солнечном свете летнего дня. Его рассказ остался для меня неизгладимым, незабываемым — каким должен остаться для всех, кто пережил трагические часы и никогда не забывает, что оказался на волосок от смерти. Возвращаясь к тому дню, все больше осознаешь серьезность ситуации. Люди все больше понимали, что корабль затонет прежде, чем придет помощь; и, наконец, многие из них встретились в ту ночь со своей судьбой. В ту ночь и в то утро совершались добрые и дурные поступки; но добро значительно перевешивает зло. После того как мелочность тщательно рассмотрена, немногочисленные трусы изгнаны, а грубые и эгоистичные взвешены на весах и найдены слишком легкими[43], остается большое число смелых и отважных людей, подлинных героев, чьи имена следует помнить вечно.
Думаю, что позволительно внести в подобное примечание к труду человека, прочно связанного с описываемыми им событиями, личную нотку. Помню, как прочел в газете первый рассказ полковника Грейси о том, что он пережил; меня поразила особая атмосфера его рассказа, атмосфера истинного благородства, рыцарства — никакие другие слова не способны адекватно передать впечатление от его истории, порожденной тяжелыми воспоминаниями. Такое же воздействие, как на меня, его рассказ оказал на всех, кто его читал. Я не встречал ни одного человека, который не признал бы, что сквозь написанные слова светит духовность и утонченность — духовность не противопоставленная, но целиком соответствующая явной мужественности автора. Поэтому, когда я познакомился с полковником Грейси, меня особо интересовал его характер; мне казалось, что человек с тихим голосом, сидевший по левую руку от меня, спускался в самый настоящий ад и восстал из мертвых — по крайней мере, из моря мертвых — в мир, который уже никогда не будет для него прежним. Я часто заглядывал ему в глаза и видел в них то, что лишь однажды или дважды встречал в глазах живых людей, — опыт смерти, принятие смерти и неизгладимое впечатление о смерти. И хотя полковник вел себя как человек, привыкший к приключениям и не боящийся больших и малых превратностей судьбы, думаю, он сознавал некоторую свою изоляцию, новую отстраненность от обычной, повседневной жизни. Он оказался так близок к концу всех мечтаний, перед ним так быстро промелькнула вся его жизнь, что ему трудно было вернуться к прежней жизни и воссоздать психический мир, в котором подробности снова претендовали на былую важность.
Полковник Грейси прожил менее восьми месяцев после гибели «Титаника». Жизнь несправедлива; он столько пережил и уцелел в такой катастрофе — и вскоре после того расстался с жизнью. Но он никогда не жаловался. Свойственную ему веру в Провидение не стоит списывать на перенесенные лично им страдания. Он так же храбро сражался за жизнь, как прежде, когда тонул «Титаник», помогал спасать других. Поняв, что конец близок, он принял его сдержанно, хотя с грустью предвидел его.
Его не покидали мысли о трагедии, с которой навсегда будет связано его имя. Написание книги подразумевало обширную личную переписку и постоянное возобновление мучительных воспоминаний. Он не пытался избежать напряжения; оно сопровождало возложенный им на себя труд. Он был убежден, что дело, которым он занимается, совершенно необходимо и им нельзя пренебречь. Он исполнял одновременно общественный и личный долг. Он посвятил свою жизнь такому служению и служил просто и искренне. И вот он завершил свой труд, прожил жизнь и ушел в свет за пределами тьмы. Его страна потеряла поистине отважного джентльмена. Мир приобрел еще одну легенду о храбрых деяниях.
Чарльз Герберт Лайтоллер
«Титаник»
Гибель «Титаника»
После службы первым помощником на «Океанике» меня перевели на трагической памяти «Титаник» в качестве первого помощника капитана. Три очень довольных парня — Мэрдок, назначенный старшим помощником, ваш покорный слуга и Дэви Блэр, второй помощник, — сели на ночной пароход в Белфаст, где корабль готовился к выходу в рейс. Немного позже прибыл капитан Э.Дж. Смит, коммодор компании. Капитан Смит, или И-Джей, как его называли знакомые, был известной личностью среди моряков. Высокий, пышноусый, широкоплечий, с первого взгляда он казался типичным капитаном крупного лайнера. Можно было подумать, что он грубоват, но добродушен и обладает зычным голосом. На самом деле голос у него был приятный и спокойный, и он неизменно улыбался. Он редко повышал голос в разговоре, хотя нельзя сказать, что он никогда не был резок. Более того, мне часто доводилось слышать, как от его громкого приказа вздрагивают подчиненные. Все его любили; любой офицер мечтал служить под его началом. Я прослужил с
