Шрифт:
Закладка:
Ещё более удручающим явилось заключение невропатолога, который пришёл к выводу, что повреждено мозговое вещество (очевидно, несколько дробин попало в мозг). Он удивился, что после такого серьёзного поражения больная не погибла на месте. Борису было очень тягостно это слушать. Это была его первая огнестрельная рана в практике. Много, очень много ему пришлось увидеть и лечить огнестрельных ран в будущем, причём не менее тяжёлых, чем только что описанная, но эту он не мог забыть никогда.
Консультанты, позавтракав в кабинете Алёшкина, сели писать своё заключение и рекомендации по лечению. Вопрос о транспортировке больной отпал сразу же. Её предстояло лечить здесь, в Александровке. Оба врача, одобрив действия Алёшкина, дали ему дополнительные советы и заявили, что вызывать для консультации каких-либо других врачей нет необходимости. Теперь остаётся ждать, как организм сумеет справиться с тяжёлым повреждением. Перед отъездом в Муртазово они пообещали связаться с Нальчиком и предупредить, что выезд специалистов не требуется. Напоследок ещё раз осмотрев пострадавшую и выйдя от неё, в один голос сказали, что часы жизни девочки сочтены. При осмотре присутствовал и Борис, он тоже видел это. Когда в больницу пришли родители раненой, он так им и сказал.
Действительно, муртазовские врачи не успели доехать до Терека, как девочка умерла. Несмотря на это, никто из родных, никто из жителей станицы ни одним словом не упрекнул врача. Все поняли, что и он, и остальной медперсонал больницы сделали всё, что могли.
В памяти Алёшкина сохранились и другие случаи травматологической помощи за этот период времени. Запомнил он, потому что они были первыми в его жизни или необычными, потребовавшими от него немало сообразительности, хладнокровия и, конечно, медицинской грамотности.
Оказывая помощь тому или иному пострадавшему, Борис не раз вспоминал как свою работу в клинике профессора Керопьяна в Краснодаре, так и замечательную учёбу у Вишневского в Москве. А травматических случаев было много. Так, в апреле один из колхозников упал с сеновала и грудью напоролся на стоявшие зубьями вверх железные вилы. В грудной клетке было две сквозных раны. К счастью, они прошли вдоль рёбер и не проникли в полость грудной клетки. Этот случай был удачно вылечен в Александровской больнице.
В марте в больницу поступил четырёхлетний мальчик, которому колесом телеги была сорвана вместе с волосами кожа головы примерно с третьей части черепа. После тщательной обработки, скальпированный участок кожи, державшийся на сравнительно узкой ножке, был пришит на место и, хотя избежать нагноения не удалось, тем не менее, через полтора месяца ребёнок поправился, и оторванный лоскут кожи прижился.
В середине мая в больницу попала внучка костоправа деда Евсея. Каким-то образом косой у неё были перерезаны икроножные мышцы. После перевязки крупных сосудов и сшивания мышц эта больная тоже поправилась, к началу июня уже смогла передвигаться и была выписана из больницы.
Все эти случаи приносили Борису Яковлевичу большое моральное удовлетворение и определённую известность как в самой станице и её ближайших селениях, так и в Муртазове, и во всём Майском районе.
Заведующая районной больницей в посёлке Майском, где пока так и не было хирурга, всё чаще и чаще ставила вопрос перед зав. райздравом Симоняном о переводе Алёшкина на работу к ним в районную больницу. Последний ничего менять не торопился, формально оттягивая решение вопроса до получения нового врачебного пополнения из выпуска 1941 года. Ну, а сам Алёшкин ехать на работу в Майское совсем не хотел, он всё более осваивался в станице Александровке, его жена приобрела уже весомый авторитет на заводе, дети были хорошо устроены. Климатические условия Александровки были отличными. Материальное положение семьи с каждым днём становилось всё более прочным. Помимо заработной платы — своей и жены, Алёшкины, как уважаемые в станице люди, почти самыми первыми получали все дефицитные товары из сельпо и со склада завода, причём без каких-либо усилий с их стороны. Кроме того, как это было принято в сельской местности, в том числе и в Александровке, выздоровевшие пациенты стремились чем-то отблагодарить врача за лечение. Благодарность эта выражалась, прежде всего, в подношении чего-либо натурой: сливочного масла, сала, яиц, курицы и т. п. Колхозник, раненый вилами, после своего излечения пригнал овцу. Борис Алёшкин и его жена Екатерина Петровна еле-еле сумели уговорить его забрать свой дар обратно. Вероятно, они многое из того, что им приносили, не брали бы, но их домработница Нюра, казачка, уроженка этой же станицы, подобной щепетильностью не отличалась, всё приносимое безотказно принимала, иногда даже не сообщая своим хозяевам о том или ином подарке.
Правда, поговорив с Матрёной Васильевной и фельдшером Чинченко, Борис выяснил, что приношения в знак благодарности здесь в порядке вещей, и отказ от них может даже обидеть дарителя, так как он решит, что врач слишком гордый и что принесённое ему кажется малым. После этого Алёшкины на подарки махнули рукой, но эти дары, конечно, улучшали материальное положение семьи.
Мы ещё не сказали об одной хирургической деятельности Бориса: кроме травм и различных гнойных заболеваний, ему пришлось сделать немало так называемых чистых операций — удаление самых разнообразных кожных и подкожных опухолей: атером, липом, фибром, хондром и т. п. Пациентов с такими опухолями в Александровке имелось очень много. Чинченко называл их все одним именем — жировики, и зная, что, как правило, они для жизни не опасны, успокаивал станичников, сравнительно редко посылая их на oперацию в Майское или Муртазово. Эти опухоли не тревожили больных, большинству они доставляли только косметические неудобства, что местных жителей не особенно беспокоило.
Первой пациенткой, у которой Борис Алёшкин удалил довольно крупную, величиной с куриное яйцо, липому на лопатке, была сестра Матрёны Васильевны — Надежда Васильевна. Операция прошла удачно, женщина не чувствовала боли, зашитая операционная рана быстро зажила первичным натяжением. Конечно, Надежда Васильевна о своей удачной операции рассказала своим знакомым, а их у неё в Александровке было немало. Да и сам Борис, видя подобную доброкачественную опухоль у кого-либо из своих пациентов, предлагал её убрать. В результате желающих оперироваться по этому поводу, набралось несколько десятков человек. Пришлось установить очерёдность, так как более двух-трёх операций в день в условиях станичной больницы делать было нельзя, а операционных дней больше двух дней в неделю выделить не удавалось.
Вот так, загружаясь работой по 13–14 часов в сутки, видясь с женой и детьми только рано утром и поздно вечером, Борис и проводил своё время. Почти все выходные дни он тоже вынужден был
