– После смерти? – у Столярова перехватило дыхание. – Но она же смотрит!

– Конечно, – Гурин отложил карточку в сторону. – А это, друг мой, специальная технология. Осмелюсь сказать, практически утраченная. Покойникам открывали глаза, чтобы они выглядели как живые. Ну, на разные ухищрения шли. Иногда рисовали зрачки на веках, но это так, дешевка. У хорошего фотографа был свой рецепт мази или капель, чтобы мертвые глаза блестели. Веки подклеивали, конечно, чтобы они не опускались. Но здесь, – он с любовью прикоснулся к карточке, – снимал еще больший затейник. Веки заколоты булавками! Фотография русская, не знаешь?

– Да, – еле выдавил Столяров. Ему казалось, что его сейчас вырвет. И он еще смотрел на это! Разглядывал!

– Редчайший экземпляр! У нас постмортемов делали мало, это была прерогатива цивилизованной Европы. Они в этом достигли совершенства. Но и здесь мастер постарался. Вот смотри: видишь, сколько подушек, и под локтем еще одна, скручена в валик? Это чтобы придать покойнице устойчивое положение. Бывало, использовали штативы, чтобы покойник сидел или даже стоял.

– Но зачем это? – Столяров боролся с тошнотой. Ему было душно, в груди щемило… Какая гадость…

– На память, друг мой, на память. Фотографии были дороги, иногда человека снимали всего один раз в жизни. И то – после смерти, – он хихикнул. – Слышишь, каламбур: раз в жизни, но после смерти!

– Поэтому она такая… страшная?

– Ну да, дня три, как умерла. Круги вокруг глаз, лицо напудрили, а по рукам видно: кожа уже потемнела.

Столярову вдруг показалось, что в помещении запахло зловонно и сладко.

– Мне… надо идти, – выдавил он, держась из последних сил.

– Понял, к делу. Ты хочешь ее продать? – И Гурин озвучил сумму, которая даже на Столярова произвела впечатление, а далекую М. И. могла бы и вовсе осчастливить.

– Забирай, – он слабо махнул рукой, типа «что я, буду спорить?».

– Через пару дней давай. – Гурин строил глазки фотографии. – Прямо сейчас свободных денег нет. Но только ты не отдавай ее никому, ладно?

– Могу тебе оставить, – с облегчением предложил Столяров. – Чего ее носить туда-сюда?

– О’кей. Не сомневайся, не пропадет. Дай мне три дня, и деньги тебе скину.

«Три дня? Опять три дня», – отметил Столяров, а вслух сказал:

– Не вопрос.

Домой он вернулся уже затемно. Странная история угнетала его, но Столяров старался отвязаться от дурацких мыслей, то и дело напоминая себе: все хорошо, фотография уже не у него. «Не найдет», – мелькнула вдруг в голове странная мысль, когда он отпирал дверь. Столяров не успел ее осознать, как зазвонил мобильник.

– Алло? – Темнота в квартире показалась вдруг особенно густой и гулкой, поэтому он остановился на пороге и протянул руку вдоль стены, нащупывая выключатель.

– Коля? – зазвучал немного смущенный голос Гурина. – Так ты карточку все-таки решил забрать?

Выключатель не находился, а в глубине квартиры колыхнулось что-то светлое.

– Разве? – бодро спросил Столяров, чувствуя холодную испарину на лбу.

– Да, на автомате положил в конверт, а потом в карман, – так же смущенно, но уверенно подтвердил Гурин.

«Камеры посмотрел», – догадался Столяров.

– Хочешь, вернусь? – Он пощупал пиджак и почувствовал плотную карточку. – «Как меня угораздило? Как? И что за светлое пятно там, у входа в гостиную?»

– Да нет, ухожу уже. Давай через три дня. Ну, бывай!

– Давай завтра? – заорал Столяров и нашел выключатель. Желтый свет залил холл. В дверях гостиной, конечно же, никого не было. В трубке слышались частые гудки, Гурин успел отключиться.

Столяров извлек из кармана конверт, держа его двумя пальцами за уголок. Противно было хранить это в доме, но что делать? Он решил спрятать снимок на кухне, как можно дальше от спальни. Включая свет везде, где можно было, он отнес туда конверт и положил в один из нижних ящиков, под старые журналы мод и рецептов. «Надо будет сказать Наташе, чтобы выкинула весь этот хлам», – сердито подумал Столяров и удивился, потому что забыл совершенно о Наташе; а ведь в восемь вечера они обычно созванивались. Он проверил сообщения. Так и есть: «Не дождалась, ухожу на вечерний моцион, потом спать. До завтра!»

Отношения с Наташей становились все прохладней, и искусственная разлука в виде ее поездки в Италию «на воды» не очень помогала. Столяров подумал, что надо бы поужинать, но есть не хотелось. Он плеснул себе на два пальца виски, достал из шкафа пакет с орешками. Захотелось еще лимона – он открыл холодильник и замер.

Густой спертый дух ударил в нос. Еще не пахло гниением, но уже – смертью. Все внутри было покрыто черной плесенью – и упаковки, и даже стенки. «Сколько времени я сюда не заглядывал? – изумился Столяров. – Разве не лазил в холодильник вчера?.. Или позавчера? Надо будет вызвать клининг». Он захлопнул дверцу и решил обойтись орешками.

Перед сном Столяров посмотрел новости, потом немного пощелкал шарики на айпаде. Голову словно набили ватой, и маленькие мерзавцы никак не хотели собираться по три. Но он все начинал игру заново. Спать не хотелось, и он не мог понять, что его тревожит. Кажется, он боялся. Темная квартира уже не была его крепостью, в нее проникли враги, черная дрянь захватила холодильник, а на кухне в ящике лежало… не думать, не думать, не думать! И о пятне в гостиной не думать тоже. Какая-нибудь рефракция света из подъезда, больше ничего.

Но мысль о свете показалась привлекательной. Перед тем как лечь, Столяров прошелся по квартире, включил торшер в гостиной и ряд маленьких лампочек в холле. С некоторой дрожью направился к кухне, щелкнул выключателем. Все было в порядке и на местах. «Пусть горит всю ночь, – злорадно подумал Столяров. – Посмотрим, как ты…» И опять не додумал до конца и даже не понял, что имел в виду. Вернувшись в спальню, он закрыл дверь и со спокойным сердцем уснул.

Но приснился ему кошмар. Он был привязан к стулу, а странные лица без глаз и носов пытали его, что-то спрашивали, разевая вонючие рты с тонкими красными губами. Он не знал, что они хотели, и не мог ответить. Он дергался, бился, чтобы освободиться, но ни тело, ни голова не слушались, даже гортань онемела, и он мог только кричать сипло и протяжно, на одной ноте, как воющая собака. Столяров попытался вырваться из этого сна. Он знал – это знание оставалось где-то с краю, в пределах досягаемости его испуганного мозга, – что надо открыть глаза, и тогда проснешься. Он разлепил веки: вокруг роились цветные пятна. Столяров моргнул и увидел прямо перед собой светлый человеческий силуэт. Он хотел закричать, но горло не слушалось,