– Что?

– Сильно занят?

Оля прислушалась: шум города стих, значит, муж где-то в помещении.

– Как раз обедаю. Нашел укромный уголок.

– Чем кормят на телевидении?

– М-м-м, сейчас посмотрю. Селедкой под шубой. Компотом. Пирожками. Ты хотела что-то спросить.

– Да. Я заглянула в папку. Эта Каширская – кто она была?

– Дождись выпуска и посмотри, – хитро предложил Антон, явно радуясь, что Оля снова проявляет интерес к жизни семьи.

– Я видела ее могилу. На кладбище. Антон?

– Ты ездила на кладбище? Одна? Когда? – от радости в голосе мужа не осталось и следа.

– Еще до аварии. Все нормально, – уверила Оля, скрывая, что авария произошла в тот самый день и что могила Каширской соседствует с могилой Нины. – Я в полном порядке. Просто подумала, что это странное совпадение. Рассказывай.

Антон вздохнул. Оля слышала звон чайной ложечки о стекло. Представила, как муж размешивает сахар в чае. Он всегда пил сладкий: когда пишешь, мозг жрет прорву энергии, так он говорил.

– Каширская работала в родильном отделении местной больницы, которую потом снесли. Днем. Ночью принимала женщин по другим вопросам: делала нелегальные аборты. Сколько – не пересчитать. Принимала женщин и на большом сроке… – Антон сделал паузу.

Оля затаила дыхание.

– Останки было логично, – Антон замялся, – утилизировать. У нее были все возможности, но детей, которые были уже далеко не зародышами, она хоронила. Не просто закапывала в землю, а укладывала в фанерный ящик, в таких раньше отправляли посылки. За больницей был закуток у пустующего после пожара крыла, который выходил к лесопарку. Женщины шли через лесопарк, чтобы их не видели, а детей она закапывала под шиповником. И каждому давала имя.

– Я видела перечень на тетрадном листе.

– Да. Всего их там двадцать два. При реконструкции того самого крыла останки раскопали, был большой скандал, конечно, причем замять его не удалось. Раскрыли дело быстро, Каширская там еще работала, тетрадь хранила в ящике стола. Да она и не отпиралась, признала все сразу и без оговорок. На суде повторяла: имя – это свидетельство бытия. Это слово, а из слова Бог сотворил целый мир.

У Оли по спине ползли мурашки. Она отчетливо ощущала, как всю ее сковывает, окутывает мраком, холодом кладбищенской стылой земли.

– Ее почти признали невменяемой, но что-то там не срослось. Коротко говоря, она отправилась отбывать срок, но вышла по амнистии и жила до самой смерти в этом городе, всеми забытая. Муж ее умер очень рано, от тифа. Родственники где-то затерялись, я так и не нашел концов, часть документов пропала. Пока что. Детей у нее не было.

Не было, как же, с подступающей тошнотой подумала Оля.

– Следствие шло долго, потому что слишком там много всего наслоилось, по телефону не расскажешь, Олененок. Посмотри выпуск, если интересно! Выйдет на следующей неделе! Я уже вернусь.

Ольга почувствовала, как теплеет на сердце от благодарности к мужу. Он всегда был рядом. Даже сейчас.

– Спасибо. Извини, что отвлекла.

– Да что ты, как раз поел. Тебе спасибо, за папку. Люблю!

– Я тебя тоже, – прошептала Оля.

Пальцы без перчаток, держащие телефон, окоченели до полного бесчувствия.

Прежде, чем сделать следующий звонок, Оля зашла в кафе, выпила большую порцию горячего кофе с молоком и заела приторно-сладким эклером. Ничего, в самый раз, сейчас будет горько.

Но подготовка была напрасной – мать не взяла трубку.

Оля вернулась к школе, немного подождала в пустом дворе, глядя на окна, пытаясь угадать, в каком классе дочь, на каком уроке.

Сашка предсказуемо сползла по учебе. Репетиторы. Всего этого просто не могло быть. Следствие длилось долго. Петенька, Толечка, Лизонька. Все под шиповником. Бред. Дышать.

Усилием Ольга велела себе широко открыть рот и глотнуть морозного воздуха, как следует, от души.

Дверь школы открылась, оттуда, как яркие драже из упаковки, посыпали дети, и Оля заставила себя отвлечься на поиск яркого пятна знакомой куртки.

– Я тебя не вижу, – шептала Сашка. – Тебя нет.

Уже по привычке она с головой укрылась одеялом, но в непроглядной тьме стало еще страшнее: не знать, что делает Петька, было даже хуже, чем видеть его мерзкое лицо.

Она рывком села на кровати.

Петька смотрел на нее снизу вверх. Он развалился на ковре, подперев голову рукой.

– Саша… Я же не хочу тебе ничего плохого.

– Так я и поверила! – прошипела Сашка.

– Слезай, поговорим, – поманил он.

– Еще чего.

– Так я сам поднимусь.

– Не смей!

Сашка поспешно соскочила с постели. При мысли о том, что он ляжет к ней, ледяной, чужой, нездешний, ее начинало мутить от отвращения.

Это было уже мучительно. Она почти рассказала обо всем Алине – психологу из гимназии, в ее маленьком уютном кабинете на первом этаже, с бежевыми стенами, с мягким диванчиком, с игрушками на полках, с мягким светом настольной лампы и даже с чашкой чая.

Почти.

Каждый раз, когда она собиралась с духом и собиралась произнести первое слово, ее швыряло в ту самую глубину черного беспамятства. Когда Сашка приходила в себя, время на часах необъяснимо убегало вперед.

Алина смотрела на нее с тревогой и лаской, чашка с чаем стояла почти пустой. Она провожала Сашку до дверей кабинета, чуть подталкивая в спину рукой, от которой пахло удушливо сладким кремом.

– Убирайся, – упрямо велела Сашка, не отступая. – Я тебя ненавижу.

– Ну, Саш, зачем ты так. Вместе мы могли бы сделать столько всего интересного! Ты станешь королевой класса, обещаю. Я тебе помогу.

Сашка даже не стала спрашивать, что взамен.

– Я найду способ рассказать о тебе маме и папе! – процедила она.

– Зачем же что-то искать? – Петька резко сел и вдруг положил ей руку на плечо: холодную и такую тяжелую, что Сашка осела. – Я сам представлюсь.

Сашка упала в черноту.

– Мам, кто такая Елена Каширская?

Мать перезвонила ей поздно вечером: весь день провела у врача, анализы плохие, ноги так болят, давление скачет, а у тебя-то что случилось?

– Понятия не имею, – отрезала мать, но по затянувшейся перед ответом паузе Оля догадалась, что это неправда.

– Мам, я знаю, что ее могила рядом с Нининой, а ее фотку я видела у нас дома. Не отпирайся, пожалуйста. Просто скажи, кем она нам приходится.

– Что, муженек раскопал? – с неожиданной злостью отозвалась мать. Антона она никогда особо не жаловала, но и явной неприязни вроде бы не питала. – Хороша работенка: мертвым покоя не давать. Достойно.

– Мама!

– Ну так пусть он тебе и рассказывает.

– Мам, он уже и рассказал. Я знаю, чем она занималась. Просто скажи, откуда у нас ее