наклоняется к нему, бодает лбом и шутливо говорит: «А не будешь слушаться – бабушка тебя СЪЕСТ!» И открывает рот, полный длинных багровых языков и зубов, загнутых как ребра у рыбьего скелета.

Все внутри него задрожало, на глаза навернулись слезы, и он чуть было не ответил писклявым детским голоском: «Я здесь, здесь, бабушка!»

– Коля!

Люсинда приподнялась еще выше над полом. На фоне окна было видно, что она медленно оглядывается, пытаясь увидеть Столярова. «Отче наш, иже еси на небеси», – зашептал он, не помня, правильно ли говорит и что там дальше. Хотелось перекреститься, но руки не слушались – да и не знал он толком как.

Люсинда горестно вздохнула, прошептав:

– Ну, погоди же! – И поплыла в коридор, прямо на Столярова.

Лунный свет отразился от двери зеркального шкафа и упал ей на лицо. Столяров увидел все те же белые застывшие глаза, обведенные черными кругами. Но теперь губы Люсинды двигались: похоже, она тоже читала какую-то молитву, только свою, дьявольскую, богохульную. Вытягивая руки в стороны, она легко касалась стен коридора. «Ищет меня на ощупь», – догадался Столяров, его ноги подкосились, и он невольно присел, опираясь спиной о стену. И вовремя – Люсинда как раз подлетела к тому месту, где он стоял, и провела рукой прямо у него над головой. Волосы на голове Столярова зашевелились то ли от движения воздуха, то ли от ужаса. Люсинда словно что-то почувствовала: она замерла и опять протянула к нему руку. «Отче наш!» – беззвучно взмолился Столяров.

– Коленька, – сипло сказала Люсинда. – Где ты? Ты здесь?

Столяров молчал, затаив дыхание. Черные точки зрачков, казалось, пронзали его насквозь, цепляли крючками и выворачивали изнутри, вытягивая слова «да, бабушка». Но он молчал, стиснув зубы. Он не ответит! Старуха не найдет его, он сможет пережить эту ночь!

Люсинда тщетно щупала воздух, потом повернулась и поплыла дальше, вглубь квартиры.

– Коленька! – тоскливо звала она. – Внучок!

Ее светлый силуэт скрылся в темной гостиной, и Столяров судорожно втянул воздух, почувствовав боль в легких. Долго ли он сможет вот так прятаться от нее? Сейчас она не найдет его ни в гостиной, ни в спальне и вернется сюда? Где ему затаиться? В шкафу? Невольно он взглянул в зеркальную створку – оттуда на него смотрела Люсинда.

Он чуть не заорал, отпрянул, упал на пол, ударившись спиной о стену, – Люсинда в зеркале тоже отшатнулась. Задыхаясь, по-рыбьи дергая ртом, он пятился, скользил по полу ногами, как вдруг понял, что в зеркале была не бабка. Это было просто его отражение, но какое! Столяров заставил себя успокоиться и присмотрелся. Да, это был он, но почему-то сейчас он удивительно походил на фотографию постмортем. Мертвенно-белое лицо, одутловатые щеки, глаза обведены черными кругами, а веки… Столяров медленно прикоснулся пальцами к правому веку, потом к левому. Закрыл глаза, открыл. Никаких булавок. Никаких!

На несколько жутких секунд он совсем забыл о Люсинде, а тут вдруг почувствовал, что за это время она успела вернуться и парит в воздухе у него за спиной. Возможно, она уже увидела его? А может, услышала в тишине квартиры его сдавленный крик? В любом случае она была здесь, она стояла рядом, тянула к нему крючковатые пальцы. Сейчас, сейчас она схватит и зашепчет быстро на ухо: «Попался, попался, Коленька! От меня не спрячешься!»

Невесомая рука упала Столярову на плечо. Он замер, уже понимая, что его нашли, но еще не веря, что для него все закончилось. Он не шевелился; Люсинда тоже не шевелилась и молчала. Тогда Столяров медленно поднял руку и поднес ее к чужой неподвижной ладони, сам не понимая, что собирается сделать. Наверное, он хотел сбросить ее и бежать? Не глядя, не поворачивая головы, он дотронулся до места, где ощущал чужое прикосновение – и схватил твердые ледяные костяшки пальцев. Сердце рванулось из груди, он забулькал ртом, упал на бок и отключился.

Он очнулся часов в шесть; за окном кухни небо светлело от неприветливого московского рассвета. Столяров лежал на полу; он вспомнил ночь и повернул голову к плечу, за которое его схватила Люсинда. В первый момент он опять дернулся от ужаса, но почти сразу же понял, что это был шарф, что ночью на него с вешалки упал Наташин шарф с длинными бусинами на бахроме, – а он в темноте принял их за кости. На всякий случай Столяров осмотрелся, но Люсинды нигде не было. Да и не должно было быть, ведь ночь кончилась. Тогда он встал, кряхтя и разминая затекшие мышцы.

Пижама пахла чем-то противным, кислым, и кожа тоже, хотя вечером он был в душе; во рту скопилась горечь, которую хотелось немедленно сплюнуть. Вдруг пришло в голову, что он уже почти старик, еще лет пятнадцать-двадцать – и наступит беспросветная унизительная дряхлость. Наташа, конечно, бросит его, как только найдет кого поперспективней, еще и обворует напоследок. Сын… захочет ли с ним возиться сын? После того случая с деньгами у них начались конфликты, взаимное непонимание, раздражение. Вдруг он скажет Столярову: отправляю тебя в дом престарелых, как ты меня когда-то – в интернат. Да, престижный, да, в Латвии, но что это было по сути? Отделался от шестнадцатилетнего подростка, сослал с глаз подальше, чтобы не отсвечивал. Ведь Столяров даже не попытался узнать, что тогда случилось, сразу заклеймил вором. И как ему аукнется это презрительное, высокомерное решение? Не настанет ли момент, когда он будет вспоминать Люсинду и мечтать, чтобы вернулась и забрала?

Столяров умылся и испытующе посмотрел на себя в зеркало. К его облегчению, там не было и следа от ночного расплывшегося лица. Он довольно хмыкнул. Нет, мы еще повоюем! Сколько ему осталось полноценной жизни? Пятнадцать-двадцать лет? Сколько ни есть, а будут мои! Никому не отдам! Ни тебе, чертова ведьма, ни тебе, крашеная кукла Наташка. Сыну, сыну может и отдал бы, но ему такая жертва не нужна. А сейчас задача номер один: сбежать из дома, чтобы ночью и духа его здесь не было. Он хорошо помнил, что написала Маргарита из рязанской деревеньки: три дня, то есть три ночи.

Неожиданно в памяти всплыл эпизод, которого – он это точно знал – не было ночью. Но когда все это произошло? Во сне?

В этом воспоминании Люсинда висела прямо перед ним и теперь уже видела его. Глаза не казались больше мертвыми и заледеневшими, она следила за ним взглядом и улыбалась, обнажая острые изогнутые зубы. Столярову показалось, что между ними опять проскользнул белый червь.

– Коленька, – она наклонилась и протянула к нему руку. Ее пальцы коснулись