Они уже было совсем собрались идти, когда кусты на краю оврага затрещали и по склону тяжело скатилась бурая гора, за ней ещё одна, потом ещё и ещё… Четыре косматых тела перегородили путь и замерли, глядя на людей маленькими, полными злобы глазками. За спиной взвизгнула княжна, Ждан осторожно оглянулся: Цветава бледная как полотно, держала обмякшую Ладиславу, закрыв той рот ладонью, чуть в стороне тряслись пленные. Баташ зажмурил от страха глаза, под ним начала растекаться лужа, Уйка, напротив, глаза выпучил, побагровел, будто варёный рак, и дышал хрипло и часто. У самого Ждана сердце будто превратилось в таран и стучало в груди так, что казалось рёбра ходили ходуном.

— Здравствуй, Потап Косматьич, — произнёс он, предательски дрожащим голосом. — И вам поздорову, богатырские родичи.

Видно медведь-богатырь его не сразу узнал, потянул носом, наклонил лобастую голову и лишь тогда ответил:

— Не узнал тебя, побратим. Нашёл, что искал?

— Нашёл, — Ждан кивнул на Цветаву с княжной на руках.

— Так это у тебя теперь две медведихи? — удивился Потап.

— Пожалуй, что так.

— Силён, брат. Только селись там, где малинники побольше да река рыбная, а то обожрут они тебя.

— Спасибо за добрый совет. — поклонился Ждан. — Пора нам, Потап Косматьич, в дорогу.

— Погоди-ка, а это кто с тобой?

Лобастая голова повернулась к пленным, которые при этом замычали и забились ещё сильнее. Здоровенный медведь-свояк и мало чем уступающая ему подруга угрожающе зарычали, а медвежонок-подросток так и вовсе скакнул вперёд, оскалив немаленькие уже клыки, правда, он тут же получил лапой по морде и с обиженным рёвом вернулся на место.

— Пленных взяли, — ответил десятник. — Теперь вот ведём их судить.

— А мы их уже осудили, — рыкнул медведь-богатырь, и родичи вторили ему строенным рыком. — Оставляй-ка их тут, брат, и иди в свою берлогу. Тут наш закон.

Ждан почувствовал, как задрожали колени, это вызвало неожиданный прилив злости, он шагнул в сторону и, заслонив пленных, обнажил меч.

— Нет, — сказал он. — Ты сам сказал: «Бери в моём лесу, что хочешь». Малины не хочу, пленных хочу.

— Опоздал ты, побратим, — мотнул головой медведь. — Они нам должны теперь не только за лапу калечную, но и за племянничка моего.

— Отдай мне их. Я их сам прикончу, будет твоему племяннику месть, а мне выгода.

— Это месть не твоя лекарь-богатырь. Ты своё взял вот и иди с миром.

— Тогда биться давай, — заревел Ждан. — Хоть с оружием, хоть без!

Медведь даже охнул от радости, но его опередил свояк, отодвинув в сторону малорослого родича, он шагнул вперёд и, насупившись, рыкнул:

— Моя месть и людишки мои!

— Тогда с тобой биться будем, — ответил Ждан. — Только коли я тебя пораню, то уйду с пленными, а если ты…

— Врёшь, — рявкнул свояк. — До смерти будем биться!

— Ты свидетель, Потап Косматьич, — повернулся десятник к медведю-богатырю. — Коли я твоего свояка побью до смерти, то уйду со всеми спутниками.

— Уговорились, лекарь, — от полноты чувств Потап грохнул лапой по земле, оставив в ней немаленькую вмятину.

— А может, всё-таки миром разойдёмся? Не хочу я одного лечить, а другого увечить.

— Трус! — проревел свояк и ринулся в атаку.