Шрифт:
Закладка:
– В здании шел ремонт, двери не закрывали как следует. Мы с компанией обнаружили это однажды ночью, когда сидели на крыльце, и пошли наверх – в основном чтобы подурачиться. В большинстве квартир работы еще не закончились: похоже, стройку заморозили. Мы ходили туда покурить и выпить. Фани иногда поднималась с нами.
– Значит, похищения не было…
Никто не тащил сестер по крышам.
– Нет, я просто позвонила ей, и она пробралась в квартиру по задворкам.
– По задворкам?
– Через проулок Асебос. Она всегда приходила таким путем. Стоял август, на улицах в это время было пустынно и темно. Фани оставляла окно своей комнаты открытым, чтобы потом вернуться. Как только они вошли, Себас вырубил Фани, а я – ее сестру. Затем мы засунули их в мешки, которые привезли из Угарте, и Себас заложил стену кирпичом. Мы порезали руку младшей, чтобы оставить кровь на полу в их спальне и отвлечь внимание от квартиры на Кучи. Нас беспокоило, что дома расположены слишком близко друг к другу и полиция может найти их живыми. Мы проникли в квартиру Фани через окно, испачкали кровью пол и закрыли раздвижное окно снаружи. Потом вытерли отпечатки пальцев со стекла. Это было наше первое задание, и мы справились… Каждому из нас пришлось выбрать преступление, которое он легче всего мог совершить. Мы знали, что, если подозреваемых будет несколько, полиция запутается и сосредоточит силы на авторе романа. Именно этого мы и хотели: свалить вину на Рамиро Альвара. В книге было много преступлений. Мы с Себасом решили, что сможем воссоздать замуровывание. Он привык меня слушаться, не задавая вопросов. Бельтран, в свою очередь, предпочел шпанскую мушку. Подсыпать отраву в еду не составляло труда. Ему было плевать, кто из бизнесменов умрет: он ненавидел всех.
– И вы совершили убийства в том же порядке, в каком они идут в романе.
– Да, отбросив те, которые сложно воспроизвести. Матусалем изначально не входил в наши планы. Но он рассказал своей подруге, о чем вы его попросили, а она поделилась со мной. У нас с Гонсало даже вышел спор насчет этого: я настаивала, что мальчишку нужно остановить, пока он не сообщил вам, а Гонсало не хотел пачкать руки.
«Как любой настоящий психопат, Ирати, – подумал я. – Он манипулировал вами тремя, сыграл на вашем разочаровании, заставил поверить, что разделяет его, и вы сделали всю грязную работу».
– У Мату хорошо варил котелок, – продолжила она. – Себас ужасно разозлился и хотел сам посадить его в бочку, но это было рискованно: Мату знал нас. Поэтому в конце концов Гонсало согласился.
– Вы не учли того, что бывший заключенный использует карандаш в качестве оружия и оставит мне ДНК убийцы.
– Вообще-то ее оставил Гонсало. Мату действительно пытался защищаться карандашом, но у него ничего не вышло. И Гонсало оставил свою кровь, зная, что это окончательно убедит вас в виновности Рамиро Альвара.
– А что насчет Клаудии? Ты украла у собственной сестры ключи от башни, чтобы Гонсало смог забрать хронику. Вы уже делали подобное раньше, когда похитили монашеское облачение Магдалены Нограро. И еще ты украла ключи от часовни в Кехане. Зачем? С какой целью вы проникли туда в первый раз и почему вернулись несколько недель назад?
Однако Ирати, скрестив руки на груди, промолчала и уставилась в стену.
– Послушай, или ты объяснишь мне, зачем кто-то влез туда полтора года назад…
Я замолчал, припоминая.
Меня осенило: полтора года.
Полтора года назад Гонсало приехал в Угарте.
61. Алтай
Дьяго Вела
Зима, 1200 год от Рождества Христова
Прошло семнадцать дней с момента злополучного возвращения Аликс и Оннеки. Город разделился, как никогда прежде. Если б у жителей Новой Виктории еще оставались силы, они пошли бы войной на соседей из Вильи-де-Сусо. Первые хотели сдаться безоговорочно; вторые предпочитали умереть, дожидаясь, пока армия короля Санчо их спасет.
Чипиа перестал вглядываться в горизонт с крепостной стены и даже разрешил своим людям играть в шашки, хотя раньше подобное каралось несколькими ночами в камере.
На скотных дворах больше не осталось животных: ни свиней, ни кур, ни даже кроликов. Прогулка по мощеным улицам напоминала прогулку по кладбищу. Крики, кудахтанье и ржание сменились гнетущей тишиной.
После смерти жены я находил утешение только в обществе дочери и бабушки Лусии. Боль от утраты Аликс сжигала меня изнутри. После всего, что ей пришлось вынести, она не увидит конца осады. И все же осада еще не закончилась.
Взяв дочку на руки, я отправился навестить бабушку Лусию. В последнее время от нее остались лишь кожа да кости, несмотря на то что все горожане, от Санчи де Галаррета до пастуха Лоренсо, тайком приносили ей часть своего пайка.
Я мог бы принести кожаный ремень, чтобы она его пожевала (как делали мы все), но у бабушки не осталось зубов. Поэтому я нарезал на полоски пергамент, припасенный для этой хроники, намереваясь прокипятить их и приготовить бульон, который немного подкрепил бы ее силы.
Я свистнул со двора, предупреждая о своем визите. Но едва войдя в дом, сразу все понял.
Она покинула нас.
В комнате больше не ощущалось ее присутствия, только холодный воздух витал в мрачных стенах.
Старуха сидела на полу, обхватив руками открытый сундук. Она оставила нам в подарок копченую свинину, сыр, каштаны… Всю еду, которую ей приносили последние несколько месяцев. Бабушка Лусия сохранила все это для нас: своих детей, внуков, правнуков и праправнуков.
Я сел рядом, со спящей дочерью на руках, и дал волю слезам.
Я оплакивал Аликс, Йеннего и всех, кого потерял.
Я оказался плохим отцом: позволил разрубить моего ребенка пополам, лишь бы не отдавать его чужим людям…
Из оцепенения меня вывел громогласный оклик Гуннара, донесшийся с улицы. В его голосе звучала непривычная тревога.
– Что такое, кузен? – спросил я, высунувшись из окна с дочкой на руках.
– Идем быстрее! Нагорно сошел с ума: угрожает спалить город до основания! – воскликнул Гуннар.
– Нагорно сошел с ума? – недоверчиво повторил я и, сбежав по лестнице, последовал за Гуннаром к дому брата.
Я обнаружил Нагорно в конюшне, где он лежал на остатках соломы, а наша сестра Лира из последних сил удерживала его, прижав к горлу кончик кинжала.
– Что тут происходит? – спросил я, наблюдая за этой нелепой сценой.
– Ночью какие-то люди ворвались в конюшню и съели Алтая, – объяснила Лира. – Из всех животных в городе оставались только он и Ольбия. Все знают, что
