— Кого? — спросила я, пытаясь насадить каблук обратно на гвоздь, а затем стуча пяткой о пол, чтобы укрепить соединение.

— Школьную учительницу, — Хулань наклонилась ко мне ближе. — Вань она, в голубом платье. Выдернула все брови и нарисовала их заново.

— Где? — спросила я, оглядываясь.

— Крутилась вон у того стола с угощениями, набрасывалась на очередного американца. Пошли, посмотрим.

Но ту сумасшедшую за столом мы не нашли. Зато нашли то, чего очень хотелось Хулань: американские деликатесы, тоже присланные далекими миссионерами. Должна признаться, мне тоже было любопытно, раз уж их прислали таким далеким и опасным путем. Вот я их и попробовала, все три вида. Первый деликатес, испеченный из мягкого теста, назывался в соответствии с его цветом — брауни — и оказался таким сладким, что у меня заныли зубы. Второй был теми самыми «семенами лотоса», из которых собрали цепочки, украшавшие елку: попкорном. Очень сухой, он царапал язык. Мой рот наполнился слюной, но я так и не смогла определить вкус этого лакомства. А потом я надкусила крекер, у которого сверху лежало что-то отвратительное. Хулань тоже съела один, думая, что мой случайно оказался испорченным. Нет, случайностей тут не было. Так мы впервые в жизни попробовали сыр.

Вот тогда мы с Хулань заметили кое-кого необычного. Вокруг столов ходил китаец, разговаривая и с другими китайцами, и с американцами, и пожимая всем руки на западный манер. Он был почти так же высок, как американцы, двигался очень энергично и держался очень дружелюбно. И, что еще более странно, он носил военную форму США. Когда он подошел к нам, Хулань спросила у него со свойственной ей бесцеремонностью:

— Эй, где ты взял американскую форму? Можно подумать, что она подозревает незнакомца в краже!

Но мужчина по-прежнему улыбался.

— А я и есть американец, — сказал он на китайском. — Я родился в Америке.

А потом очень быстро сказал по-английски что-то про своих родителей и о том, где именно родился. Хулань потрясенно засмеялась, потом заметила, что его английский звучит как настоящий, словно у ковбоя. Разумеется, она сказала это по-китайски.

Но мне тоже удалось его удивить. А заодно с ним — и Хулань.

— Раньше, в Шанхае, я ходила на уроки английского, — по-английски произнесла я.

Он засыпал меня вопросами на английском.

— Нет, нет, — я вернулась к китайскому.

«Учила» не значит, что я его освоила. Я была очень непослушной и плохой ученицей. Монахиням приходилось обо мне много молиться.

Он рассмеялся.

— И как, Господь ответил на их молитвы? — спросил он на китайском.

Я улыбнулась и покачала головой.

— Но все же я помню пару-другую слов. Мои глаза свидетельствуют, что вы китаец, но уши слышат иностранный выговор.

Мужчина снова рассмеялся.

— Боже ты мой! — воскликнул он на английском. Затем перешел на мандаринский и поблагодарил меня. А потом — раз! — и перескочил на кантонский, затем на какой-то племенной диалект и наконец — на японский.

— Ты меняешь языки, как граммофон пластинки! — сказала я.

— Ой! Так ты, наверное, шпион, — пошутила Хулань. — Правда, на кого шпионишь, непонятно.

Мужчина достал портмоне, вынул оттуда удостоверение и объяснил, что работает на Информационную службу США, помогая американским добровольцам и китайским военно-воздушным силам с переводом.

— Работа не очень сложная, — скромно заметил он. — Например, один из ваших пилотов хотел сказать «спасибо» американцам. И я посоветовал ему написать эти слова. — Он кивнул на плакат, растянутый на стене напротив нас.

— А что там написано? — спросила Хулань.

— «Ура, янки!»

— И что это значит? — поинтересовалась я.

И тогда этот мужчина, который был одновременно и китайцем, и американцем, посмотрел на меня и несколько секунд молчал, будто тщательно обдумывая ответ. Наконец он сказал:

— Это означает, что ты захвачен врасплох своим счастьем, настолько, что не можешь описать свои чувства простыми словами.

Когда он это произнес, я почувствовала, что он выразил самую суть моих желаний. Мне очень хотелось тоже когда-нибудь быть застигнутой врасплох своим счастьем.

Вдруг я осознала, что стою к нему слишком близко. Вокруг было чревычайно людно, и, попытавшись сделать шаг назад, к стене, я опять сломала злосчастный каблук, и новому знакомому пришлось поймать меня в объятия, чтобы я не упала на пол.

Так я познакомилась с Джимми Лю, да, с твоим отцом! Можешь себе представить? Я пошла искать школьную учительницу, сошедшую с ума от любви к американцам, и нашла американца, который полюбил меня.

Потом, много лет спустя, твой отец рассказывал своим американским друзьям:

— Я потерял голову от любви к этой женщине с самого начала. А Уинни потеряла только каблук. Но самое главное, что я успел ее подхватить.

Да, он был остроумен и весел, помнишь? С самого начала. И ведь он говорил чистую правду. Я не могу сказать, что полюбила его с самого начала. У меня даже в мыслях не было никакой романтики. Замужняя женщина, я старалась держаться подальше от неприятностей, а вовсе не искала приключений.

Хотя должна признаться, что с интересом наблюдала за Джимми Лю и за тем, как легко он общается с американцами. Когда эти огромные мужчины подошли к столу с угощениями, мы с Хулань подвинулись, освобождая им место. Но Джимми Лю без колебаний хлопал их по спинам и обращался к ним по именам:

— Привет, Смитти! Привет, Джонни! Привет, Хэнк!

Должна признаться и в том, что все больше и больше стыдилась своего наряда. Я надела простое коричневое платье с длинными рукавами, а потом еще и сняла туфли и стояла босиком, как деревенщина. Что американцы могли обо мне подумать! А вокруг меня было столько девушек в нарядных платьях с завитыми волосами и без следов несчастливого брака на лицах.

В тот вечер мне казалось, что все девушки подбегают к Джимми Лю, по пять или шесть сразу. Конечно, он был очень хорош собой, но не поощрял их так, как Вэнь Фу. Джимми привлекал их еще и тем, что мог им дать, — американское имя, чтобы представляться новым друзьям.

Джимми Лю всматривался в смеющееся лицо каждой девушки, словно пытаясь определить ее характер, и давал имя, которое лучше всего ей подходило. Большинству из них он давал легкопроизносимые имена: Донна, Дотти, Пэтти, Пегги, Салли, Сюзи, Мэгги, Мэтти, Джини, Джуди. Но если девушка вела себя нахально или капризно и требовала имя красивее или лучше, чем у подруг, он награждал ее именем, которое не сумел бы выговорить ни один китаец: Гретхен, Вера, Теодора.

— Это самое утонченное американское имя! — заверял