Саша больно ударился боком и затылком о скамейку.

–А ведь это моё,– он услышал голос, вроде знакомый, но не сразу сообразил, кто это. Феликс Сигизмундович. Всё тот же китель, фуражка, штаны в заплатах.

–Ну что, не ожидал, молодой человек?– над ним в покачивающейся лодке стоял бард.– Мир тесен. Ты не думай, я не бандит какой-то. Я честный шансонье. Ни к олигархам, ни к этим дикарям отношения не имею и иметь не хочу. На тебя мне плевать. Но эту лодку я первый увидел. Она моя. Сечёшь?

–Сюда оба поместимся,– попытался убедить шансонье Младший, шаря на дне в поисках оружия.– Грести лучше будет.

Под руку ничего не попадалось. Ружьё лежало недалеко, но оно было в чехле, помещённое туда с целью уберечь его от воды, Нож в рюкзаке. А «Калашников»… где же автомат? Саша никак не мог его нащупать. Приходилось делать это осторожно, чтобы у Капитана не возникло вопросов – почему Молчун копошится на дне вместо того, чтобы покинуть лодку и избавить его от своего присутствия.

–Один справлюсь,– осклабился Феликс Сигизмундович.– Боливар не вывезет двоих. Шестёркам и шестерёнкам Михайлова тут не место.

Какой еще нафиг Боливар?

А музыкант помахал перед лицом парня рукой, в которой был зажат нож, похожий на финку. Саша поневоле рассмотрел татуировку, на которую раньше не обращал внимания – стоящий на задних лапах енот с автоматом. Выходит, певец служил у «енотов», пока не вышел на пенсию.

–Прыгайте в воду, молодой человек. А ружьё оставьте. Пожалуйста.

В голосе была не просьба, а сарказм. Тут уж Младшему опять сорвало крышу. Чем дальше, тем проще это стало происходить. И тем меньшее сопротивление разрушительные силы встречали.

Почему-то каждая тля в мире считает Сашу тряпкой. Принимает мягкость и тактичность, зачем-то привитые ему в детстве, за слабость. Думает, что его можно облапошить, раздеть-разуть, подставить, ограбить. Выгляди он более крутым, они бы так себя не вели. И живы бы некоторые остались.

Он даже не удивился, что ряженый «капитан», вдохновенно певший героические песни, имел гнилое нутро. «Это Питер, детка». Но не на того напал.

Никакого плана у парня не было, однако, действуя лишь по наитию, он всё сделал правильно. Не полез вперёд на выставленную руку с ножом и не попытался потянуться за ружьём. А изо всех сил качнул лодку.

Хоть и говорят, что нельзя раскачивать лодку, сейчас тот самый случай, когда это необходимо.

Молчун чуть не выпал сам, а не ожидавший такого подвоха бард, чтобы не упасть, был вынужден схватиться руками за борт, уронив нож.

И тут же получил ботинком в лицо. И ещё раз.

–Гнида позорная… Тебя рыбы сожрут, как опарыша!– фальшивая интеллигентность слетела с шансонье.– Да я таких фраеров…

Он попытался поднять нож.

Но следующий удар столкнул Капитана в воду, а Младший, не обращая внимания на отплевывающегося, изрыгающего отборный мат певца, уже оттолкнулся от берега посильнее и повёл лодку через воды Залива. Пять, десять, двадцать метров…

В этот момент он кое-что заметил, обернувшись. То, что ещё не мог видеть у себя за спиной барахтающийся в воде бард.

Но шансонье удивил Младшего. Мигом пришёл в себя от боли и потрясения. Злость придала ему силы. Одежда тянула ко дну, но он не сдавался и плыл за лодкой, как наглый тюлень. Образумил его только удар веслом по голове. И то, что Младший отложил вёсла и нацелил на него ружьё.

–Пошёл! К берегу. Певун, блин. Там тебя твои друзья ждут.

И парень продолжил что есть сил грести. Он помнил, что главная опасность – не этот жалкий человек, сам ошалевший от страха, как крыса. А те, которые выбежали из здания вокзала и уже неслись к причалу. Было их много, пятнадцать-двадцать. Одежда разномастная, так сразу и не поймёшь. Но явно внешние. И оружие – у половины, не меньше.

У самого от испуга сил прибавилось, Саша и не заметил, как увёл лодку минимум на пятьдесят метров от набережной.

–Подавись!– услышал он крик уже вдалеке.– Все равно сдохнешь, сука!

Обернувшись, Младший увидел, что музыкант выбрался на берег и кричит, приставив ладони рупором ко рту, глядя в сторону лодки. А вот то, что к нему уже подступают несколько оборвышей, увлечённый бард не заметил.

Но вот обернулся и застыл. Начал что-то быстро говорить им, но слов Саша не слышал.

«Может, они его не тронут. Может, он тоже их человек?»,– мелькнула слишком гуманная мысль.

Но нет. Схватили. И начали бить. Топором. Бард успел вскрикнуть всего раз.

Последнее, что Саша увидел, это как оседает окровавленное тело. И как над берегом с криками летают чайки. У них сегодня настоящий пир.

Пригнулся еще ниже, уверенный, что сейчас будут стрелять. У нескольких фигур на берегу были винтовки, похожие на «Мосинки».

Грёб изо всех сил. Восемьдесят метров, сто… больше ста.

И действительно, несколько выстрелов прогремело, но только одна из пуль прошла не так далеко от лодки – Саша услышал свист и увидел фонтанчик воды.

А впереди было только море, и никакого укрытия. Инстинкт предлагал дикие вещи: лечь на дно и вжаться в лодку или вообще слезть в воду и держаться за неё, но силой разума Саша его обуздал. Надо грести. Увеличивать дистанцию. А если лодку продырявят и потопят, ему так и так конец.

Прозвучало ещё два или три выстрела. Но первое «почти попадание» было максимумом их везения. Остальным стрелкам повезло ещё меньше. С меткостью у них, похоже, были большие проблемы.

А расстояние увеличивалось – он грёб как заведенный. Силы удвоились и утроились, парень быстро вошёл в ритм, и ему начало казаться, что дело не такое уж сложное. Лодка легко скользила по волнам, берег удалялся.

Криков Саша уже не слышал, до него перестали долетать любые звуки с пристани. А когда он оглянулся снова, берег был совсем далеко, и даже фигурок людей на набережной уже нельзя разглядеть. Всё слилось в лёгкой туманной дымке.

Погони не было.

Понятно, что никто бы не полез в холодную воду догонять беглеца вплавь, но, к счастью, никто и не стал искать и выводить в погоню за ним моторку. У оборвышей хватало кого ловить и хватало других дел на берегу.

Удаляясь под плеск воды, Младший смотрел на горящий город. Некоторые здания ещё пылали, и на таком расстоянии можно было спутать свет электрических огней и пожаров.

Город белых ночей и чёрных сердец. Куда он пришёл уже не юным и чистым, но где его характер получил огранку. А последние светлые иллюзии встретили свой конец.

Бинокля у него нет, но кое-что можно рассмотреть.

Светило скрывалось за краем плоской Земли (где, как не в море, понимаешь, что это – правда?).

Электричество погасло окончательно, то тут, то там что-то изредка взрывалось, и иногда возносились над районами и восточной, и западной половины трассирующие пули. Как своеобразный салют.