Саше было наплевать. Он смотрел, как с южной стороны моста движется большая сила.

Значит, и на юге дикари. Некуда бежать. Ошибкой было вообще пытаться проскочить. Самоубийство.

«Газель» не утонула сразу, а какое-то время держалась на поверхности. Но вот начала быстро погружаться. Ещё немного – и на виду осталась только крыша.

Вскоре о машине напоминали лишь круги на воде.

Не помня себя, Данилов пошёл назад через набережную. Услышав недалеко топот, распластался на асфальте, как мёртвый.

Пробежали мимо, в сторону моста. Человек пятьдесят. Оборвыши тяжёлых ботинок не носили, предпочитая болотные сапоги, а на суше – самодельные кеды на резиновом ходу.

Наёмники? «Коты» сюда бы не добрались. Остатки «Енотов»? Пытаются прорваться на юг? Самоубийцы. Там их уже ждут. И нет ничего, кроме целого материка диких земель.

Он успел добежать до ближайших домов и спрятаться во дворе, когда началась стрельба, эпицентр которой был там, где они с Денисовым только что пытались прорваться. Саша понял, что какое-то время все будут заняты. Двинулся на запад вдоль набережной, дворами. Чем закончился бой, он даже не смотрел, потому что исход был для него не важен.

И туда, где утонул Денисов вместе со своей коллекцией, даже не обернулся. За эти дни он видел столько смертей, что сейчас уже ничего не чувствовал. Как будто организм включил режим сбережения эмоций. Питер пожевал его и выплюнул… выблевал, как кот, подавившийся комком шерсти. Саша чувствовал, что город искалечил его сильнее, чем дорога. Добил в нём то, что начали убивать ордынцы. Кроме способности любить и верить женщине он, возможно, лишился способности иметь друзей. Чувствовать что-то, кроме потребности в людях-инструментах для достижения целей, которые не по зубам одному. Хотя и необходимость сотрудничать и самому быть чьим-то инструментом Саша тоже принимал. Но пока целью было простое выживание.

Если нельзя спасти всех, то надо спасать себя. Такое вот эрзац-ницшеанство.

Ему теперь надо придумать, как спрятаться на Острове и как потом убраться с него.

Младший лихорадочно соображал. Тоннели отпадали. И не из-за призраков! Мосты тоже. Надо искать другой способ.

* * *

Войско оборвышей шло с юга по Благовещенскому мосту так же нагло, как с севера по мосту Бетанкура. Значит, скорее всего, отряд «Бойцовые Коты» перестал существовать. Со всех направлений в город входила армия внешних. Ехали телеги, машины, пулемётные грузовики, гантраки, явно трофейные. Саша даже узнал некоторые. Были и «Тайфуны».

Младший видел, как наёмников резали. И «енотов», которые как-то забрели на западную половину. И местных оставшихся «котов», не делая разницы между ними.

Резали, а ещё, возможно, даже насиловали, ведь женщины достанутся только самым сильным. Да, дикари, живущие по «правильным пацанским понятиям», которые во многих диких краях были в ходу, не делали большой разницы между «мальчик-девочка». Тот, кто имеет всех сам,– по их мнению – нормальный мужик, да ещё вдвойне. А виноват всегда тот, кто позволяет. Потому что право сильного – универсальное и древнее. Древнее любой этики и морали. Тот, кто не может себя защитить,– уже мужчиной не считается. Да и человеком тоже. Аналогично рассуждали, как Саша слышал в дороге, и людоеды: кто позволяет себя съесть, тот уже не человек, а говядина.

Какого-то толстого мужика без рубашки тащили на верёвках по щербатому асфальту, он орал, будто его волокли спиной по наждаку.

Кого-то в трусах распяли на рекламном щите.

Угловатые лица кружились в инфернальном танце. Кто-то плясал, высоко вскидывая ноги. Феня и мат-перемат звучали как языческие молитвы.

Остров горел. Из окон построенных сотни лет назад величественных зданий, переживших не одну войну, устоявших, когда на город, точнее, рядом с ним, упала бомба,– вырывался огонь.

Это был Рагнарёк для одного острова.

Отблески огня плясали на поверхности воды многочисленных каналов. Кто-то разбивал газовые и электрические фонари, выкидывал из окон мебель… и людей. Кого-то повесили в окне, кого-то – на изящном фонарном столбе, кого-то – на рекламном щите. Палили из автоматов в воздух. На исторических фасадах рисовали знак «хер»… похожий на букву Ф.

Это напоминало картину захвата варварами другого Вечного города.

Кто-то, опрокинув в себя бутылку, залез на памятник и, сняв штаны, справлял нужду. Не удержав равновесия, кубарем скатился на мостовую.

Статуи сфинксов (Саша когда-то удивлялся, почему скульптор изобразил их непохожими на лысых котов) изрисовали углём, написали на древних боках похабщину.

–Сюда! Ловите «енота»!– заорал кто-то. Младший обернулся.

И увидел небольшую толпу оборвышей.

«Как же… Держи пукан шире. Я не „енот“. Да и не „кот“ больше. К чёрту этот зоопарк. Всех вас! Я человек. И уйду. А вы грызите дальше друг другу глотки, как звери».

Он приготовился отбиваться. Но бежали не за ним. А его… принимали за своего. Потому что он не делал резких движений, спокойно шёл с рюкзаком среди толпы. Как выживший, притворяющийся, что он зомби.

–В дом забежал! Сюда!– орали люди в таких же куртках, как Саша. Только на них куртки сидели, как вторая кожа, а Саше в своей было очень некомфортно. Но со стороны это незаметно. Бежали в толпе и несколько человек в обычной одежде городских низов.– Мочи козла! А-а-а! Гаси падлу! Вали петуха! Век воли не видать…

Значит, тут вперемешку обитатели болот и местные восставшие.

Толпа ринулась к одному из высоких каменных домов, и вдруг загремели выстрелы.

Несколько нападавших упали, но остальные ворвались в подъезд… в парадное.

Выстрелы гремели уже внутри, постепенно затихая. Выглянув из-за куста, Саша увидел, что среди убитых врагов лежит лодочник Краб. В куртке внешних.

Пуля попала в голову, но крови было совсем немного. Хотя он перед смертью явно успел напиться крови тех, кого ненавидел.

Идея вдруг пронзила мозг Младшего, как гвоздь. «Гондольеро»!

Надо найти конфискованную лодку. Любую, не обязательно Краба.

Ещё лучше – катер с мотором или большую яхту с парусом… но вряд ли он сможет такими управлять, а на безрыбье сойдёт и маленькая вёсельная посудина. Ему достаточно отдалиться от берега, а потом пристать к нему снова в безопасном месте. Подальше от всего этого. Океан пересекать Молчун не собирался.

Горело всё. Дома, лавки, джипы магнатов с тонированными стеклами, а может, и их «тонированные» тёлки из солярия.

Те лавки, которые не сожгли, были разграблены и зияли разбитыми витринами. Видел, как пылало казино «Ланфрен-ланфра» – окна светились ярче, чем псевдо-неоновая реклама по ночам, а чучело «Нового русского» лежало, как убитый великан, и кто-то отбил ему руки и разбил голову, а кто-то наложил на него кучу.