всяком случае, я не забиваю себе этим голову, — сказала она наконец. — Да что с тобой такое происходит?

— Я не знаю, что со мной происходит... Наверное, я просто примитивная дура... Но разница в возрасте между мной и Хансом все-таки... слишком очевидна. В последнее время я как-то особенно остро это чувствую. Раньше мы шутили по этому поводу, когда только встретились и первое время после того, как поженились... Что, мол, из этого получится. Но я никогда не думала...

— Ну и как ты воспринимаешь свое положение?

— Трудно объяснить.

— Странный ты человек. Радоваться бы должна тому, что имеешь.

52

Енс и Сив гуляли вокруг Птичьего озера. Был ясный и холодный субботний вечер. Дыхание паром вырывалось изо рта.

В воздухе пахло снегом.

Снег. А ведь только конец октября. Но в Химмельсхольме снег может выпасть рано.

Енс обнимал Сив за талию. Они молчали.

Он остановился.

Она тоже.

Она смотрела на озеро. Любовалась светом луны и звезд, отражавшимся в воде. Слушала птиц.

Он взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Но она не поддалась.

Потом она уступила, и он хотел поцеловать се. Но она не раскрыла губ.

Он вздохнул и отпустил ее.

— Можешь ты мне сказать, в чем дело?

Она пожала плечами и спрятала руки в карманах куртки.

— Ни в чем, — сказала она без всякого выражения.

— Так-так... Ни в чем, значит...

Он пошел прочь. Она еще немножко постояла. Посмотрела ему вслед. Потом догнала и пошла рядом с ним, но молча, глядя себе под ноги.

— А с тобой что?

Они дружили довольно давно, учились в одном классе и как-то после школьного вечера стали встречаться. Заверяли друг друга во взаимной любви. И не могли гулять, или сидеть в кино, или просто общаться, не целуясь, не держась за руки, не прижимаясь друг к другу.

— Что, что? Со мной-то ничего, — огрызнулся он.

— Что-то есть, конечно.

— Это... это... дома... Проклятые свары. Если не лаются, значит, вообще не разговаривают. Никогда не ведут себя, как нормальные люди... До того это... Черт бы их побрал. — Он вздохнул и закурил сигарету. — Хочешь?

— Нет, — сказала Сив. — Наверное, из-за разницы в возрасте.

Она прислонилась к дереву.

— Может быть, — сказал Енс, — Но он такая скотина...

— Твой отчим?

— Да. Мой отчим!

— В чем это выражается?

— Во всем. Плохо обращается с ней. В особенности, когда она нездорова. Но во многом она сама виновата...

— Вот как?

— Да. Зачем она разошлась и вышла за него? Я ее решительно не понимаю. Хотя все-таки мне ее ужасно жалко.

— А почему она разошлась?

— Из-за Ханса, — сказал Енс и затоптал сигарету.

Он повернулся к ней, хотел обнять, но она сжалась и отвела взгляд.

— Да что с тобой такое? — встревоженно спросил он.

— Сама не знаю, — тихо сказала она.

— Я тебе надоел?

— Я немножко... я не уверена... в себе самой.

Он глядел на нее большими глазами.

— Не уверена!

— Ну да, — огрызнулась она. — Неужели непонятно?

53

У Бу Борга было вечернее дежурство. Это значило, что он должен быть начеку, звонить в полицию, быть в курсе происшествий и отбирать стоящее для публикации.

Он позвонил дежурному в отдел охраны порядка.

— Да, — отозвался дежурный, — у меня как раз в руках рапорт. Избиение в Нюхеме.

— Опять, — вздохнул Борг. — Видно, не удается вам справиться с этой напастью.

— Да, — сказал дежурный. — Похоже, так оно и есть.

— Что же там на этот раз?

Он небрежно, от руки сделал наметки для статьи. Затем набрал номер главной редакции и стал диктовать, на ходу редактируя текст:

— Заголовок: Новое нападение. С новой строки: в Нюхеме... Колонка, восемнадцать пунктов, полужирным. Текст: Тридцатидевятилетний мужчина в пятницу вечером подвергся нападению в Нюхеме, Химмельсхольм. Когда он возвращался домой, на него неожиданно кто-то набросился и нанес множество ударов в лицо и по голове. Пострадавшего пришлось госпитализировать. Но жизнь его вне опасности, заявляет представитель полиции. Свидетелей нападения, по-видимому, не имеется. По словам пострадавшего, все произошло так быстро, что он даже но успел разглядеть, сколько было нападающих. Бумажник, часы и прочие ценные предметы целы. Это уже четвертый случай нападения в этом районе за последний месяц. Полиция не обнаружила никаких улик... следов виновных... пожалуй, так лучше, да.

Он положил трубку.

Бросил взгляд на часы. Без десяти одиннадцать.

Выглянул в окно, на темный двор.

Наверное, уже спит.

Все-таки он взял телефонную трубку и стал набирать номер, но остановился. Посидел немного с трубкой в руке и положил ее обратно.

Потом встал и погасил свет.

Десятью минутами позже он уже пересекал Большую площадь, направляясь домой. Шел, глубоко засунув руки в карманы, и посасывал трубку. Спустился к Городскому парку и Птичьему озеру.

На скамейке трое юнцов распивали пиво. Он невольно ускорил шаг: сработал инстинкт самосохранения.

Он пошел по берегу.

По засыпанной гравием дорожке.

И вскоре уже стоял на Скугсвеген, перед ее домом.

В ее окнах горел свет.

Он стоял и смотрел на окно, не в силах на что-нибудь решиться.

Во всем теле он ощущал мучительное беспокойство и томление.

Он вошел в подъезд.

А если она не одна?..

Он остановился перед дверью.

Попытался вслушаться, уловить какие-нибудь звуки.

Постарался восстановить дыхание.

Раскрыл рот, набрал побольше воздуху, задержал дыхание и нажал кнопку звонка.

Выдохнул и замер. Его била дрожь, ноги не стояли на месте, и, наверное, любой мог услышать, как стучит его сердце.

— Кто там?

— Это я, — ответил он.

— Бу... ты... В чем дело?..

Ключ нерешительно повернулся, и Моника тихо отворила дверь.

В халате, слегка взлохмаченная, она с удивлением смотрела на него.

— Привет, — сказал