Шрифт:
Закладка:
— Да. Я лежала и читала. И слушала радио.
— А твой жених?
— Его нет. Завтра У них футбол в Векшё, и они уже сегодня уехали. Может, зайдешь, — смущенно предложила она, покусывая ноготь...
Он кивнул и переступил порог. Оба стояли и смотрели друг на друга.
— Мне, конечно, не следовало... — Она не договорила и неуверенно улыбнулась.
Он смотрел на нее.
— Что ты читаешь?
— «Крестного отца».
Она перехватила его взгляд.
— Хочешь кофе или, может, пива?..
— Пива... если это не...
— Нет. Я тоже охотно выпью. Но... обещай, что потом ты уйдешь...
Она исчезла в кухонном закутке и открыла холодильник.
Потом они сидели на диване и смотрели друг на друга. И не знали, о чем говорить.
— У меня было вечернее дежурство...
— Есть какие-нибудь происшествия?
— Как сказать. — Он раскурил трубку. — Очередное нападение в Нюхеме. — Он вдруг стал очень разговорчивым, слова посыпались из него как из мешка. — Налетели на одного типа, избили, видимо, не так уж серьезно, но пришлось отвезти в больницу. В Нюхеме частенько избивают прохожих. Прямо эпидемия какая-то. И полиция не находит никаких следов. За последнее время столько народу пострадало от таких вот нападений. Причем эти хулиганы даже не дают себе труда ограбить человека.
Он замолчал, опустил взгляд, подлил себе пива.
Потом поглядел на нее.
Она свернулась клубочком в уголке дивана, подобрав под себя ноги и склонив голову на руку. Ему было видно ее ночную рубашку и чуть-чуть бедро. Такой она была сейчас домашней, уютной. Она пожевала нижнюю губку, пристально и раздумчиво глядя на него.
И вдруг, словно в каком-то порыве, не успев сообразить, как это получилось, они оказались в объятиях друг у друга.
Она тихонько всхлипнула, уткнувшись носом ему в рубашку.
— Я... я... останешься сегодня у меня?
Он смотрел прямо перед собой.
Она чувствовала, как напряглись все его мышцы.
А он слышал, как бьется ее сердце.
— Если хочешь, — шепнул он.
Вместо ответа она поцеловала его.
Потом они легли на диван.
Моника слегка отвернулась.
— Тебе не кажется, что я ужасная женщина? — спросила она.
— Что это взбрело тебе в голову?
— Я... я не знаю, что со мной творится... Чего я хочу. Я помолвлена и не должна позволять себе таких вещей. Что ты обо мне подумаешь, раз я...
— Ты мне нравишься, и ты это знаешь.
— Да, — сказала она тихо и погладила его по щеке. — Ты мне тоже нравишься. Может так быть, чтобы нравились сразу двое? Или это я такая ненормальная?
Она вздохнула и покачала головой.
Он взял ее за руку и поднял с дивана. Они стояли друг против друга, его пальцы развязывали кушак ее халата.
— Ты мне очень нравишься, — сказал он.
— Не надо так говорить. Ладно?
Она обняла его.
— Мы сошли с ума, — смеялась она. — Что, если он узнает?
— А зачем ему знать?
— Он убьет тебя... нас.
Она высвободилась из его объятий и посмотрела на него.
— Нельзя... Мы не должны...
Он поцелуем закрыл ей рот, ночная рубашка соскользнула на пол. Ее глаза блестели, она протянула руку — лампа над кроватью загорелась.
— Иди сюда, — позвала она мягко и глухо. — Иди...
54
Енс стоял перед домом, смотрел на ее окно. Там горел свет, но он только стоял и смотрел.
Он звонил ей, но она не пожелала с ним говорить. В школе она тоже избегала его, опускала глаза и ускользала прочь. Вжималась в стену, когда они сталкивались в коридоре, а во дворе старалась затесаться в гущу девичьей стайки.
Енс закурил. Он упорно смотрел на окно. И увидел ее.
Она выглянула на улицу. Заметила его.
Занавески задернулись.
Тогда Енс пошел прочь.
Он шел медленным, широким шагом.
На душе у него было пусто и тоскливо. Он шел и шел, словно хотел уйти от чего-то. От одиночества. От зла.
Может, зайти в кино?
В «Саге» показывали порнофильм.
Енс сидел в зале, кусал губы, и ему было плохо.
Когда фильм кончился, он бездумно поплелся к Большой площади. Очнулся он на Нюгатан. Остановился перед клубом «Амор».
По спине пробежали мурашки.
Он стоял и переминался с ноги на ногу.
Потом сунул в уголок рта сигарету, зажег ее и открыл дверь.
Там пахло косметикой и сидела девица в некоем подобии распашонки. Сквозь тонкую ткань просвечивало тело.
— Что угодно такому славному малышу? — спросила она.
— Как... Сколько это стоит?
— А сколько тебе лет?
— Двадцать... три.
— Расскажи это своей бабушке... Ты еще слишком молод, малыш! Приходи через годик-другой.
— Но...
— Мне очень жаль, — сказала она. — Но таков порядок. Ничего не попишешь. Мы должны соблюдать правила. Если полиции станет известно, что мы принимаем несовершеннолетних, нас прикроют.
— Но мне двадцать один.
— Отчаливай.
— Но...
— Пупсик... Может, позвать больших и сильных дяденек, чтобы они выкинули тебя отсюда?
Енс повернулся, кинулся бежать, но зацепился за порог и растянулся на тротуаре. И ушиб колено. За спиной раздался смех. Он обернулся.
Девица стояла подбоченясь и хохотала.
— Споткнулся, бедняжка?
— Убирайся к дьяволу, проклятая... шлюха!
Он поспешил прочь, припадая на ушибленную ногу.
Девица хохотала ему вслед.
55
Енс лежал на кровати и рвал фотографии Сив. Он лежал одетый и рвал карточки на мелкие, мелкие кусочки. Лицо его ничего не выражало, но он невольно прислушивался к ссоре в спальне.
— Что же, у нас больше нет ничего общего? — спрашивал Ханс с видимой горечью. — Можно подумать, мы...
— А у нас когда-нибудь было что-нибудь общее? Даже ребенка ты не смог...
Енс вздрогнул и повернулся к стене,
