возможности познать женщину. Слушай, Санти, – он доверительно понизил голос до шепота, хотя ночная улица была совершенно пуста. – Тут, в де ла Пенья, есть парочка смазливых бабенок, весьма охочих до денег. Только скажи, и мы отправимся к ним прямо сейчас!

– Я лучше пойду спать, – отказался Сантьяго.

– Как знаешь, тогда я навещу их самостоятельно. Спокойной ночи, благородный гранд, желаю тебе увидеть во сне будущую избранницу сердца.

– Постой, – окликнул Сантьяго собиравшегося уходить приятеля. – А как же твои чувства к Ольгонзе?

– При чем тут это? – искренне удивился Ленсио. – Ты, как всякий девственник, путаешь святой трепет, который следует испытывать по отношению к благородной девушке, с нормальной потребностью мужчины. Не путай любовь и постель! Я хожу к шлюхам как ходят в туалет, дабы освободиться от давления плоти. Тут нет ничего дурного или зазорного, больше скажу, это позволяет испытывать к достойной даме самые чистые, высокие чувства, не замутненные низменным вожделением!

– Ого, да ты целую теорию построил вокруг посещения распутниц, – усмехнулся Сантьяго.

– Положим, не большую, чем ты вокруг своего девства, – парировал выпад Ленсио.

– Какая еще теория, я ведь тебе ничего не рассказывал?!

– И не надо! Падре Бартоломео все уши прожужжал разговорами о целибате.

Ленсио сложил руки на груди, изображая священника, и начал умильным голосом:

– Ибо юноша, сохранивший себя для невинной невесты, воистину обретет рай уже при жизни. Знайте же, дети мои, что в освященном церковью союзе нет греха и чистый, соединяясь с чистой, попадает к чистым. А кто есть чистые, как не праведники и святые, как сказано: в чистоте обретешь ты долю свою. И что есть доля, как не удел небесный?!

Это было так похоже на падре Бартоломео, что Сантьяго не выдержал и прыснул от смеха, а Ленсио ответил ему раскатистым хохотом.

– Тише ты, – шикнул Сантьяго, – всю улицу перебудишь.

– Как же, достучишься до них, – хмыкнул Ленсио. – Из пушек палить придется, пока лежебоки оторвут заспанные рожи от подушек. Вообще, разговор о целибате и чистоте мне по нутру. Давай отложим эту приятную тему и посвятим ей завтрашний день. Пообедаем в таверне и там, за чашей доброй мальвазии, подробно обсудим сей животрепещущий вопрос.

На следующий день Ленсио повел приятеля на осмотр достопримечательностей. Честно говоря, осматривать было нечего. Два десятка мощенных булыжником улиц де ла Пенья огибали небольшую гавань, которая была сердцем и смыслом городка. Если бы не она, Санта де ла Пенья мог бы претендовать лишь на звание деревни, но четыре причала и удобная для стоянки бухта придавали ему важность, соответствующую званию города.

Главным местом встреч была небольшая треугольная площадь перед собором, образованная пересечением трех улиц. На площади, словно античные статуи, маячили молодые люди, изящно закутавшиеся в плащи. Чтобы скоротать время, они целыми днями рассматривали прохожих, отпуская на их счет многозначительные замечания.

– Вот уж кто настоящие бездельники, – вполголоса сообщил Ленсио, при этом весьма любезно улыбаясь тем, в чью сторону выпускал ядовитые стрелы. – Отпрыски богатых семей города, которые вчера упоминал падре, – пояснил он.

– Щедро поддерживающие храм, – вспомнил Сантьяго.

– Они, они, – пробормотал Ленсио, учтиво приподнимая шляпу в ответ на приветствие очередной живой статуи. – Искать службу при их богатстве зазорно, делами заниматься муторно, в общем, целыми днями маются от безделья.

В его голосе звучала плохо скрытая зависть.

– Уж не хочешь ли ты сказать, – удивился Сантьяго, – что они торчат на этой площади с утра до самого вечера?

– Упаси Боже, в хорошую погоду бедолаги отправляются на бульвар Голодных капуцинов. Это местный сад, два ряда вялых вязов и десятка полтора чахлых кустиков пыльного дрока. Там они подстерегают дочерей дона Алэрико или дона Умберто или других уважаемых донов, которые от нечего делать тоже приходят на бульвар поразвлечься. Двухчасовая прогулка туда-сюда, глупые шутки, бессмысленные разговоры – и день прошел неплохо. А вечером эта блестящая публика заваливается в таверну и сидит в ней до глубокой ночи.

– А там они что делают?

– О, там средоточие их жизни. Те, кто попроще, играют в кости, более возвышенные умы обсуждают политические новости или местные сплетни. Вино льется как вода, и к концу вечера публика приходит к единодушному заключению, что Санта де ла Пенья выше не только других городов Испании, но и всей Европы.

– Ну что ж, пойдем познакомимся поближе с золотой молодежью! – воскликнул Сантьяго.

Однако знакомства не получилось. Быстро выяснилось, что посетители таверны презирают чужеземцев. Если какой-нибудь знатный гость появлялся в августейшей зале, им казалось, будто он явился сюда с одной-единственной целью – подвергнуть сомнению превосходство родины лучшего лука на Пиренейском полуострове!

С Ленсио, нищим представителем захудалого рода, еле сводящим концы с концами на скудное жалованье офицера береговой службы, они еще готовы были мириться. Однако каждое слово настоящего гранда, обладателя крупного состояния – слух о размере обнаруженного в шлюпке кошелька моментально облетел городок, – несомненно, стремилось преуменьшить неопровержимые достоинства, которыми природа наделила Санта де ла Пенья.

После того как Ленсио представил своего друга, один из представителей сливок прославленного города немедленно обратился к нему с вопросом:

– Вы ведь из Кадиса, не так ли?

Сантьяго учтиво склонил голову в знак согласия.

– Признайтесь, разве Кадисская гавань идет в хоть какое-нибудь сравнение с нашей великолепной бухтой?

– А вы бывали в Кадисе? – опрометчиво спросил Сантьяго, тем самым подписывая себе приговор.

– В Кадисе? – презрительно пожал плечами молодой человек. – Да что я забыл в этой провинциальной дыре? От добра добра не ищут, многоуважаемый гранд! Я, как и многие мои друзья, – он обвел широким жестом зал, как бы показывая, что все присутствующие кабальеро разделяют его мнение, – стараюсь не покидать пределов родного города. Здесь, в Санта де ла Пенья, мы наслаждаемся самым чистым воздухом в Испании, любуемся самыми прекрасными видами моря и гор и ведем изысканнейшие беседы, ибо общество у нас самое утонченное и высокое, в которое не так легко попасть даже высокородному гранду.

Слово «гранд» он произносил так, словно ему в рот попал таракан, от которого необходимо немедленно избавиться.

После этих слов Сантьяго вместо ответа повернулся спиной к насмешнику и залу, спокойно доел баранину, уже поданную расторопным слугой, допил вино и вышел из таверны с твердым намерением никогда больше в нее не возвращаться.

– Я думал, дело закончится поединком, – сказал Ленсио, когда они шли через площадь. – Будь я на твоем месте, этот негодяй получил бы для начала увесистую затрещину.

– Я так и намеревался поступить, – отозвался Сантьяго. – Но был уверен, что он продолжит свои наскоки, и приберегал пощечину для завершения нашей приятной беседы. Но дурачок почему-то