выглядели настоящими – чего нельзя было сказать о молодых людях, которые провожали последние теплые деньки, лежа на траве, и казались позаимствованными из фотобанка. Они легко могли стать частью любой 3D-визуализации, но не имели никакой связи с окружающим их пространством.

Я гулял по этой набережной трижды в неделю, причем в совершенно другом настроении, чем гулял вдоль Вислы в Кракове. Я был здесь один. Я не знал, о чем писать. Мне было не по себе. Я чувствовал, что должен находиться в другом месте и заниматься другими делами. Нина говорила со мной сдержанно и уверяла, что у нее все хорошо. Ее жизнь в Поличке обрела свое русло, и впервые за пять лет Нина проводила наедине с собой больше времени, чем со мной. К ней в кофейню наведывались самые разные личности. Водяной рассказывал ей жуткие истории[113], Торгпред после своих деловых встреч заходил на флэт уайт, Скульптор, живший на отшибе, звал ее к себе в сауну. Чудаки со всей округи нашли в Нине нового собеседника, а чудаки Нине всегда были интересны.

Позже я заметил, что здешние бездомные обитают прямо под видовыми площадками, нависающими над берегом через каждые несколько сотен метров. Когда туристы любовались оттуда мостом СНП, они стояли у бездомных на крыше. Достаточно было глянуть вниз и вбок, чтобы увидеть бутылки, кучу одеял или даже торчащие из-под них ноги. Так что у бездомных открывался прекрасный вид на словацкую постройку века – мост Словацкого национального восстания, это урбанистическое НЛО, которое, отрезав замок от города, оставило после себя перед фасадом собора Святого Мартина четырехполосное шоссе.

Б

Сев со мной в машину, которая направилась в полицейский участок, главный распорядился, чтобы его коллега попробовал еще раз удостоверить мою личность. Мне был виден экран планшета, где в строке поиска выскакивала подсказка: последний поисковый запрос был Jan Nemec. Я постарался как можно вежливее сообщить полицейскому, что над первым “е” пишется гачек.

Видимо, существовал какой-то протокол, по которому главный должен был сторожить меня на заднем сидении, и потому с планшетом разбирался водитель. Все свое внимание он сосредоточил на том, чтобы набрать ě, и из-за этого чуть не сбил на переходе двух женщин. Их злобный жест растворился в воздухе, когда они увидели, что показывают средние пальцы полицейской машине.

После этого водитель на всякий случай остановился – прямо там, откуда примерно час назад я должен был уехать на автобусе. Теперь он набрал мое имя правильно, но в базе данных меня все равно не нашлось. А ведь я, приехав в Братиславу, специально сходил и зарегистрировался в полиции по делам иностранцев. То есть сделал все, что от меня зависело. А что если бы я и впрямь оказался террористом?

Тогда от посольства Израиля не осталось бы и шекеля.

Улучшенная версия словацкого полицейского по дороге жаловалась на корейских водителей в Братиславе, которые не знают ПДД. Я удивился, что водители именно корейские, и заметил, что иногда правил дорожного движения не знают даже местные. Полицейский объяснил мне, что есть большая разница между “не знать” и “не хотеть знать”: словаки не знают, а иностранцы и знать не хотят.

Меня препроводили в участок, где все пошло по второму кругу. В полиции, видимо, вступил в силу какой-то новый приказ о том, что нельзя передавать друг другу информацию, поэтому я вновь был допрошен стражами порядка на предмет того, почему я без документов и чем я, собственно, в Братиславе занимаюсь. Я устало, но совершенно искренне ответил, что и сам толком не знаю, чем тут занимаюсь. Я живу здесь уже почти три месяца и нахожусь в совершенном раздрае.

– Ну что-то вы все-таки должны тут делать, – рассудительно заметил один из полицейских.

– Пытаюсь писать.

– Писать? А зачем вы тогда фотографировали израильское посольство?

У меня глаза на лоб полезли. Стало быть, тот мужик в штатском решил придать своей работе значимости и заявил, что я что-то фотографировал?

– Я ничего не фотографировал, более того – я даже не подозревал, что там находится какое-то посольство, – запротестовал я.

– Камеры видеонаблюдения зафиксировали, как вы фотографируете на телефон гаражи посольства.

– Я ничего не фотографировал. Я писал сообщение.

– Кому?

Меня бросило в пот, потому что никакого сообщения я не писал; мне просто не хотелось объяснять им, что я набирал в телефоне заметку о том, что было бы, если бы в зоопарке имелся павильон людей, а вокруг него ходили семьи леопардов. Нет-нет, такой ошибки я не допущу, иначе мне сегодня отсюда не выбраться.

– Ждите здесь, пока мы не удостоверим вашу личность, – сказали полицейские и пошли звонить в чешскую полицию. Спустя пять минут они вернулись и сообщили, что не дозвонились, поэтому личность мою удостоверить не могут.

– Такая вот проблема… – пожаловались они.

Полицейские ненадолго задумались, а потом один из них спросил:

– А где ваше удостоверение личности?

– Дома.

– Это где?

Я назвал им адрес своего творческого общежития.

– А что если кто-то пойдет с ним и проверит его документы? – предложил один из полицейских.

Я сказал, что это отличная идея и что я предлагал это по очереди всем его коллегам, но те отвечали, что это невозможно.

– Ну, а теперь уже возможно, – сообщил он.

А

Почему я ничего не писал?

Однажды на прогулке я встретил польского репортера вместе с венгерским переводчиком. Они оба возвращались с футбола – венгр успел втянуть поляка в местное венгерское сообщество. Поляк, связав бутсы шнурками, повесил их через плечо – довольно стильный жест, как мне показалось. Он закончил школу репортеров, одним из основателей которой был Мариуш Щигел[114], и теперь не только писал репортажи для “Газеты Выборчей”, но еще и пробовал свои силы в прозе. Он вызывал у меня симпатию, но при этом я никак не мог пробиться через маску его самоуверенности, поэтому мы особо и не общались. А теперь нам всем троим было по пути. Мы говорили о работе писателя и о трудовом поте, об удовлетворении и умиротворенности. Им казалось забавным, что, хотя из-за языкового барьера каждый из них не прочитал ни строчки из того, что пишет другой, оба так много говорили о своих текстах по-английски, что смогли бы их реконструировать на своем родном языке. Я почувствовал укол зависти: во-первых, они ходили играть в футбол, но им даже в голову не пришло позвать меня, а во-вторых, они оба над чем-то усиленно работают. Сейчас они вернутся к себе, примут душ, быстро поужинают и потом откроют свои ноутбуки – просто идеальные писатели-стипендиаты.

Конечно, я мог бы писать о том, что приехал сюда по резидентской программе, что встречаюсь с другими авторами и пытаюсь что-то писать. Мог бы пойти по проторенной дорожке.

Прошло уже два года