Шрифт:
Закладка:
Вокруг меня заняли позиции трое полицейских. Я решил, что нам всем нужно успокоиться, и начал:
– А что это за здание? Я просто стоял рядом с ним на парковке и даже не знал, что здесь какая-то особая зона…
Полицейские переглянулись, решая, кому из них отвечать, а потом один сказал:
– Мы не предоставим вам никакой информации. A vytiahnite ruky z vreciek!
Я послушно вынул руки из карманов, и полицейский, помолчав, спросил:
– Odkiaľ ste?
– Из Чехии.
– А родители откуда? – продолжал он допытываться по-словацки.
– Из Чехии.
– Но вы-то ведь не чех?
Я непонимающе посмотрел на него – это что, вопрос с подвохом?
– А я разве не на чешском говорю?
Полицейский, желая дать понять, что мне его не провести, постарался сделать взгляд покрасноречивее.
– А что вы тогда делаете в Братиславе?
– Я приехал сюда по стипендии.
– Где учитесь?
– Я не студент, я писатель.
– Значит, вы здесь работаете?
– Пытаюсь писать.
– А что пишете? Небось донесения о посольстве Израиля? – усмехнулся он.
Посольстве? Я с интересом посмотрел на здание, которое выглядело, как самый обычный бизнес-центр.
– Значит, это посольство Израиля?
– Я уже сказал, что мы не станем предоставлять вам никакой информации, – отрезал он.
Пока мы ждали, я старался думать о леопардах. Или о белой сове – она напоминала советницу мудрого волшебника из какого-нибудь фэнтезийного фильма. Всё разрешится. Придет главный, я скажу свое имя, страховой номер, они найдут меня в базе данных, и мы разойдемся по-хорошему. Это всего лишь мелкая неприятность, которая вполне вписывается в мою братиславскую жизнь.
Вскоре действительно пришел главный и спросил, почему у меня нет при себе документов. Я ответил ему, что просто хотел съездить в зоопарк и обратно.
– Говорит, что он писатель, – насмешливо бросил один из тех, кто оставался со мной.
– Назовите свое имя, фамилию и страховой номер, – сказал главный, который казался улучшенной версией словацкого полицейского.
“Ну слава Богу, хоть кто-то разумный”, – подумал я и сообщил главному все нужные сведения. Он передал их своему коллеге, и тот, сидя в машине, вбил их на планшете. Я надеялся, что этим-то все и кончится, но через некоторое время коллега доложил:
– Не, по базе не находится.
– В таком случае вам придется поехать с нами, – сказал главный. – Сами знаете, что в мире творится, – добавил он в оправдание.
И только тут у меня в голове сложился пазл. Словацкий премьер-министр Роберт Фицо как раз хвастался, что знает о каждом мусульманине, находящемся в Словакии. А я крутился рядом с посольством Израиля. Правда, кое-что тут не сходилось: я не был мусульманином.
А
Здание, в котором я жил, никогда не служило больницей, как я было решил из-за его длинных коридоров и неповторимой атмосферы. Ничего подобного, заверил меня вахтер: здесь с самого начала жили родственники больных, что лежали неподалеку в отделениях длительного пребывания.
По стипендии нас приехало четверо: словацкая поэтесса, польский репортер, венгерский переводчик и я. В итоге мы разбились на пары: польский репортер сдружился с венгерским переводчиком, а я время от времени общался со словацкой поэтессой.
На приветственной встрече мы сообщили друг другу, над чем собираемся работать в Братиславе, сравнили состояние национальных литератур, а потом несколько недель ограничивались вежливыми приветствиями.
Я должен был написать рассказ о еде, который заказал мне какой-то чешско-польский альманах. Рассказ о еде!
После первых нескольких фраз меня уже начало мутить. Вместо рассказа я стал сочинять одноминутную пьесу для радио “Влтава”. В пьесе было два персонажа – Пенис Феминист и Вагина де Сухое Чувство Юмора. Поначалу я думал, что там будет еще одна героиня – порноактриса Грудь Наголо, но в итоге я ее выставил. Суть пьесы состояла в том, что Пенис Феминист твердо стоял против эрекции, а Вагина де Сухое Чувство Юмора оставалась закрыта для любых предложений. Получалось все равно не слишком смешно, так что вместо пьесы я решил написать на пробу несколько текстов в журнал “Респект” для рубрики “Один день”[112] – буду в течение осени постепенно отсылать их с разных электронных адресов.
В результате я больше смотрел в окно, чем на экран ноутбука. Из окна открывался вид на парковку и площадку с разноцветными мусорными баками. На парковке то возникали, то исчезали фигурки братиславских астрономических часов: мужчина с двумя пакетами из двух разных супермаркетов; мужчина в трениках и толстовке “Адидас”, с телефоном, прилипшим к уху, во время звонка машинально пинавший бордюрный камень; две уборщицы, устроившие себе перекур; какой-то местный “Топ Ган” в очках-авиаторах и ботинках с такими острыми носами, что они казались свежезаточенными; двое украинцев, отставившие пивные бутылки на крышки мусорных баков и явно пребывавшие в отличном расположении духа – когда они смеялись, казалось, что они по-братски разделили между собой один набор зубов.
После обеда я обычно ходил гулять – либо в лес за город, либо вниз, к Дунаю. Во втором случае я проходил мимо гигантского здания университетского общежития “Дружба IV”, а потом под мостом через Дунай. На другом берегу реки торчал огромный билборд с рекламой мобильного оператора. Все вокруг было каких-то нечеловеческих размеров, в том числе и широкий Дунай, по которому медленно двигался гигантский балкер.
Длинная прямая набережная была тогда пустынной и заброшенной. Аллею старых тополей пронизывал ветер, срывая с деревьев первые листья. По Дунаю бежала рябь, и казалось, что он течет сразу в обе стороны – сам в себя и сам от себя, смотря как поглядеть.
Я облокотился о парапет и заметил бездомного, который брел внизу по каменистой тропинке. В каждой руке он нес по туго набитому пакету, будто для того, чтобы удерживать равновесие. Пройдя метров сто, он остановился и положил пакеты на землю. Оглянулся по сторонам – наши взгляды на пару секунд встретились. Сначала он просто сидел на земле, а потом начал медленно раздеваться. Снял с себя грязную куртку, жилетку, рубашку, футболку, майку… С трудом встал на ноги, расстегнул ремень на штанах, которые тут же спустились до щиколоток. У него были худые волосатые ноги, а на животе – какой-то нарост. Справа от нас по магистрали проносились машины, впереди, по серо-зеленой глади Дуная, скользило блестящее белое судно, следовавшее по маршруту “Будапешт – Братислава – Вена”. Бездомный осторожно спустился к воде, возле самой кромки снял с себя трусы и вошел в холодную реку. Немного поплавав, он окунулся с головой, а затем перевернулся на спину и лег на поверхность воды. На животе у него торчал нарост, а пах напоминал гнездо с мертвой птицей.
Нельзя сказать, чтобы городские власти не занимались проблемой бездомных: например, на сидениях скамеек появились посередине металлические дужки, чтобы там нельзя было лежать.
Бездомные, по крайней мере,