дней, он не смог уточнить, через сколько, кошмар повторился, причём – в точности. А затем повторился на следующую ночь и в него добавились дополнительные детали. Если в первых кошмарах пациент видел себя борющимся за жизнь в воде – и проигрывающим эту битву, – то в новой версии он сначала увидел себя со стороны, плывущим в направлении сетей, словно жаждая проверить, сбудется ли сон. Ещё через неделю кошмар перестал заканчиваться в том месте, где завершалась битва за жизнь – пациент стал переживать ощущения, сопровождающие смерть от утопления: он чувствовал, как захлёбывается, как вода заполняет лёгкие, как сходит с ума от невозможности ничего предпринять…

Сходит с ума.

Только после этих кошмаров, то есть изрядно запустив случай, пациент обратился ко мне. Он был подавлен и не сомневался, что сходит с ума. Мы начали терапию, однако, как я уже говорил, не сумели докопаться до источника проблемы, что странно, поскольку пациент – в этом я абсолютно уверен! – был со мной искренен и честно отвечал на вопросы. Источник видений остался неизвестен, однако терапия помогала: кошмары стали приходить всё реже и реже. Но не исчезали совсем, чего, как вы понимаете, очень хотелось пациенту. Я объяснял, что не волшебник, он, кажется, относился с пониманием, но страдал.

Я не думаю, что он винил меня в непрофессионализме, поскольку определённые результаты, повторюсь, были достигнуты, однако пациент проявлял нетерпение и мечтал избавиться от видений как можно скорее. Возможно, это и стало причиной того, что произошло потом.

Мне трудно об этом писать.

Тот день… он стал одним из самых чёрных в моей жизни.

Была среда. Мне позвонили из полиции, назвали имя пациента и спросили, знаю ли я его? Я ответил, что знаю. Меня попросили приехать, к счастью, не для опознания – его провели с родственниками. Я приехал и узнал, что мой пациент умер именно так, как представлял в видениях – запутавшись в рыбацких сетях. Отправился на Волгу купаться, попал в сети и утонул. Это было очень странно. Это было… невозможно. Что я изо всех сил и пытался доказать полицейским. Я говорил, что пациент НИКОГДА не отправился бы купаться в одиночестве и НИКОГДА не приблизился бы к расставленным сетям. Они хорошо видны и он бы НИКОГДА не вошёл в воду, будь сети рядом. Но полицейских интересовало другое. Меня подробно расспрашивали о том, какую помощь я оказывал пациенту и какие результаты давало лечение. У меня изъяли записи и постоянно таскали на допросы. Возможно, мне хотели инкриминировать врачебную ошибку или смерть по неосторожности во время проведения опасного эксперимента. Меня то и дело спрашивали, не захотел ли я избавить пациента от видений, воспроизведя их в реальности, но доказать подобный умысел полицейские не смогли: в моих материалах не нашлось и намёка на подобную глупость, а на день смерти у меня было железное, абсолютно несокрушимое алиби. К тому же в компьютере пациента полицейские обнаружили следы переписки с каким-то онлайн-психологом – мне не рассказали подробностей, – и через какое-то время меня оставили в покое. Однако репутацию разрушили и именно поэтому я пишу вам из Твери, а не из Ярославля.

Психолога, с которым пациент общался по Сети, так и не нашли. Я об этом знаю по своим каналам. И в конце концов, было признано, что смерть наступила в результате несчастного случая. Я вернулся к практике, но, как вы понимаете, ещё долго не смогу выбросить эту историю из головы. А главное… Я всё чаще задумываюсь над тем, не были ли мои усилия с самого начала обречены на провал? Не получилось ли так, что пациент действительно видел свою смерть? Переживал её вновь и вновь в видениях только для того, чтобы однажды это случилось в реальности? Вдруг всё действительно предопределено? Вдруг наши попытки изменить Замысел – не более чем суета? Мы стараемся, пытаемся что-то сделать, но приходит срок – и включается давным-давно запрограммированный механизм, цепочка событий, которые мы назовём совпадениями, приводящая к смерти. А некоторые из нас видят эту цепочку, знают о ней, и вынуждены жить с этим знанием, убеждая себя, что мучаются кошмарами…»

Ольга дочитала письмо, откинулась на спинку кресла и, бездумно глядя на светящийся экран, задумалась о том, что произвело на неё большее впечатление: сама история или вывод, который сделал её коллега?

* * *

Несмотря на то что Наиль Зарипов едва ли не сразу стал главным подозреваемым, Феликс продолжал держать в голове возможность существования серийного убийцы. Понимал, что версия фантастическая, но не отказывался – слишком сильно запала в душу мысль, возникшая во время самого первого разговора с Нарцисс. И которую укрепил рассказ Гусева о загадочной смерти инженера Мосэнерго Бурмина – так сильно напоминающий дело Виктории Рыковой.

При этом Вербин отдавал себе отчёт о вероятности банального совпадения, что гибель Бурмина никак не связана с убийством Виктории и вообще с криминалом, но тем не менее решил не откладывать визит к психотерапевту инженера – Льву Романову, позвонил в воскресенье, извинился, что беспокоит в праздничный день, и договорился о встрече. Тоже в рабочем кабинете, тоже в медицинском центре, однако не столь известном, как тот, в котором принимала Старова.

Что же касается Льва Николаевича Романова, то он показался Вербину ровесником, между тридцатью пятью и тридцатью семью, вряд ли больше. Внешне – весьма располагающий: аккуратная бородка, аккуратная причёска, пиджак с брюками, а не джинсами, и сорочка в тон. Внимательный взгляд. Неизвестно, каким Романов был врачом, но впечатление он производил приятное.

– Присаживайтесь.

– Спасибо.

Они устроились в креслах напротив друг друга. Мебель, конечно, проще, чем у Старовой, но хорошая, тоже производящая приятное впечатление.

– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Бурмина?

– И вы сразу его вспомнили, – мягко произнёс Вербин, глядя Романову в глаза.

– У меня не так много неудач, – спокойно ответил психотерапевт. – Не хочу хвастаться, но в своём деле я хорош и потому помню тех, кому не смог помочь.

– Насколько я понимаю, вы просто не успели?

– В целом, именно так, – кивнул Романов. – Я сказал вашему коллеге, что подобрал ключ к проблеме Бурмина, однако не успел им воспользоваться. Поэтому не знаю, смог бы решить проблему так быстро, как бы мне хотелось.

– Спасибо за честный ответ.

– А вы не скажете, почему заинтересовались тем делом?

– К сожалению, моя честность имеет определённые ограничения.

– Понимаю… тайна следствия?

– Именно.

– Ваш визит связан с «Девочкой с куклами»?

Вербин выдержал короткую