Мигмуса, с которыми ты сражаешься – надо отдать тебе должное – с таким рвением и решимостью, могут оказаться не надеждами и страхами твоего так называемого Антагониста, но твоими собственными страхами и надеждами, твоим отражением? Вытащи бревно из своего глаза, прежде чем искать соринку в глазу ближнего своего – ну, ты в курсе. Над этим, знаешь ли, стоит подумать.

– Йа!

Энья вонзает катану в экран. ЭЛТ взрывается облаком пыли и мелких осколков.

– Нервишки-то шалят… – доносится насмешливый микки-маусовский голос из музыкального автомата «Вурлицер».

Неоновые захватчики наступают, построившись в шеренги и фаланги – один за всех, и все за одного, словно крошечные мушкетеры. Смерть от тысячи порезов.[173] Каждый крошечный ожог, каждый крошечный удар молнии, быть может, не страшнее комариного укуса, но если его умножить на сто, пятьсот, тысячу, десять тысяч… Обожженная, покрытая ссадинами, полуслепая Энья прокладывает путь к стеклянной двери. Кумулятивный эффект. Призраки в машине. Молнии одна за другой попадают в цель, пока Энья подтаскивает высокие автоматы ближе к распределительной коробке.

– Где же ты, где, где… – Она отслеживает нужный кабель, ищет. Нашла. Блок предохранителей. Энья бьет по защелке рукоятью тати до тех пор, пока ящичек не открывается. Вырывает керамические предохранители, швыряет за спину, не оборачиваясь. Отключает катану от портативного компьютера. Молния бьет ее по затылку, словно хлыст. Крошечные неоновые призраки появляются по краям баррикады, над верхушками автоматов, протискиваются между корпусами, обтянутыми черной тканью. Ионизированный воздух пахнет потом. Она втыкает многоканальный разъем в открытые контакты главного предохранителя.

Фагус издает жуткий предсмертный крик, когда серебристые молнии проносятся от автомата к автомату, через каждый провод, микропроцессор и неоновую лампу его кремниевой нервной системы. Иероглифы сбиваются в клубящиеся стаи, как птицы. Там, где они сталкиваются с неоновыми бандитами, те и другие исчезают в бесшумных вспышках. Энья держит разъем у блока предохранителей, пока в мертвом игровом зале не воцаряется мертвая тишина и темнота. Мертвые видеоэкраны кажутся надгробными плитами, «Колеса фортуны», «Пенни-Фоллз» и пинбол-машины – странными мавзолеями. Морщась, она карабкается на старый автомат с фруктами и выходит наружу, где дождь и холод. Остаются только Повелители Врат. Самые хитрые из фагусов, настолько глубоко погруженные в жизнь бренного мира, что она пока даже не сумела расшифровать их следы в неоновом сиянии рекламных щитов. Но она это сделает. Скоро.

Согласно инструкции, надо подставить маленькую пластиковую палочку под струю, поместить ее в блок с индикатором и подождать четыре минуты.

Четыре минуты, то есть двести сорок секунд, а если так: раз гиппопотам, два гиппопотама, как же долго и просто жуть как много гиппопотамов (целое стадо; а гиппопотамы вообще пасутся стадами и бывают ли стада размером в двести сорок особей?), блин, опять считала облака, проспала четырехминутную отметку, а вдруг это важно, вдруг это имеет значение; нет, неважно, совсем неважно; синий, ярко-синий цвет. Она даже не могла себе представить такую синеву. Синее некуда.

Энья в своем наряде для езды по улицам плюхается на сиденье унитаза.

– Чтоб ты провалился, Сол Мартленд. Все-таки получил, что хотел.

Женщина, которая называет себя Мари, – та самая, бывшая домохозяйка, уставшая от ежедневной рутины, слышит ее и заглядывает в кабинку. Сразу же понимает, что случилось.

– Пожалуйста, не говори остальным, – просит Энья. Но они уже знают. Феромоны, гормоны, кетоны, сложные эфиры; химический семафор. Одна за другой они заходят в женскую комнату, втискиваются, чтобы всем хватило места. Всем, даже жующей жвачку Омри в этнической шляпе.

– Господи, Энья, жалость-то какая…

– Ты ему уже сказала?

– А собираешься?

– Вы поженитесь?

– Как долго ты будешь работать?

– Как ты поступишь?

– Эй, если что – не забывай, мы рядом…

В прошлом месяце она кое-что пропустила, хе-хе, как неисправная печатная машинка пропускает букву – старая шутка, избитая и потертая; теперь все пользуются текстовыми процессорами, которые ничего не пропускают. И вот бабахнуло, пыль столбом. Ее работа в службе доставки, ее способность содержать жилье, ее отношения с Солом и Эллиотом и, что самое главное, самое сокрушительное, ее охота на Повелителей Врат. Все изменилось, целиком и полностью. Ужасным образом. Биологические часы тикают. У нее строго ограниченный период времени, чтобы найти и уничтожить Повелителей. Энье кажется, что она чувствует, как клетки существа в ее чреве делятся, делятся, делятся…

Тот последний раз. Наверняка. Но ведь она принимала прогестерон. Разве что растущие дозы шехины, которые ей понадобились, чтобы исцелить поврежденную мембрану миф-линий между Землей и Мигмусом, повлияли на гормональный баланс. Предположения, вероятности, невероятности. Неоспоримая реальность: она беременна.

В тот день в седле велосипеда Энья чувствует себя умопомрачительно неловкой, словно ее матка сделана из стекла.

Когда она расписывается в журнале вечером, завершая рабочий день (как рано темнеет, какими короткими стали дни), за спиной раздается вежливое, заботливое покашливание. Так может кашлять лишь тот, кто стесняется порученной миссии. Сумпта, безработная актриса, вручает Энье толстый коричневый конверт.

– Мы с девочками посовещались, ну, все обсудили между собой – ты понимаешь, и вот мы подумали, э-э, если ты захочешь… это самое… Короче, бери – вдруг пригодится.

В толстом коричневом конверте лежит толстая пачка грязных банкнот.

Пока Энья не получила толстый коричневый конверт от Сумпты, про аборт она даже не думала.

Она выключает магнитофон, не прослушав и треть кассеты. Дисциплинированная, выверенная музыка Гайдна сегодня кажется легкой и банальной, словно мишура. Такого раньше не бывало. Она вытаскивает кассету из деки и метр за метром выдирает коричневую магнитную ленту; тянет и тянет гневно и отчаянно, пытается разорвать, но лента всего лишь податливо струится между пальцами, и это вызывает бешенство.

В школе всегда залетали толстухи, уродины и тупицы – девочки, которые знали, что у них нет другого способа заполучить мужчину, что их единственный вклад в общество – несколько капель женской сути в генофонде, и потому они носили мини-юбки даже зимой; через пару недель матери забирали их из школы, но они успевали продефилировать с ухмылкой, с самодовольным видом, как будто беременность наделяла их высшей, абсолютной властью над худышками, красавицами и умницами.

Умницы, красавицы и худышки в такие западни не попадаются. Умницы, красавицы и худышки избегают перепиха за дискотекой или на заднем сиденье «форда». Умницы, красавицы и худышки говорят «нет», а когда приходит время сказать «да», они уже все знают про контрацепцию.

Умницы, красавицы и худышки думают о будущем.

Она его не любила. Она желала его присутствия лишь для того, чтобы доказать, что нужды в нем нет.

Она представляет себе, что случится, если позвонить ему. Он будет в шоке. От