Шрифт:
Закладка:
Фарай действительно отправился через Срединное море убивать джадитов, мстя за Зияра. Месть имела большое значение, внушая еще больший страх. Ты выживаешь, когда достаточное количество людей достаточно тебя боится. Сначала он отправился в Марсену, собирать сведения и искать людей из Батиары. Убил там одного человека. Только одного. Это ничто! Потом он быстро вернулся домой с грозными, тревожными новостями.
Возможно, это неправда, но… возможно, и нет. Очень даже возможно. Зарику захотелось убить Верховного патриарха Джада, когда он это услышал. Содрать с него живого кожу, набить ее соломой.
Ему сейчас хотелось убить многих людей. Его брат был мертв. Невозможная мысль. Зияр доставлял много хлопот, он был баламутом, но их взаимное доверие оставалось непоколебимым, как и любовь друг к другу, с самого детства. Зарик чувствовал себя одиноким. Он и был одинок.
Из Ашариаса на его письма ответа не приходило.
Гурчу обычно отправлял письма на двух кораблях, чтобы быть уверенным, что они дойдут. Осторожный человек. Ни одно письмо не пришло. Никакого ответа на продуманное объяснение убийства, которое по его заданию произошло в Абенивине, и его заверения, что оно было совершено, как всегда совершалось все остальное, чтобы преданно служить великому халифу.
Молчание, думал он, иногда бывает громким.
Когда летом ветер дул с юга, жара была подобна наказанию за все то худшее, что ты сделал. Песок проникал всюду: в еду, в постель, на кожу и в глаза. Апатия и бездеятельность поразили Маджрити. Зарику пришло в голову, что ему, возможно, грозит реальная опасность. Теперь у него появился враг в лице визиря Абенивина – неожиданно уверенного в себе, как ему доносили.
Он начал посматривать на своих телохранителей с некоторой тревогой. Он стал бы не первым убитым халифом в Маджрити. Он сам только что убил халифа. Он не привык бояться, не привык к одиночеству. Всю жизнь рядом с ним был брат.
В раскаленный полдень, когда даже птицы молчали, его женщины обтирали его обнаженное тело тканями, смоченными прохладной водой. Он пил сквашенное кобылье молоко, которое любил. Когда колокола призывали на молитву, страстно молился священным звездам Ашара. Однажды вечером он приказал казнить трех воров на площади перед дворцом и смотрел на казнь с балкона. Ты делаешь, что можешь, чтобы не думать о своих бедах.
Наконец наступила осень, ветры поменяли направление. Письмо из Ашариаса так и не пришло. Известия, привозимые купцами, свидетельствовали о том, что в Арсенале Серессы день и ночь кипит работа, строятся новые суда. Кто-то сообщил, что и на верфях Дубравы, по ту сторону узкого моря, происходит то же самое.
Ночами, лежа без сна, он думал о том, чтобы сесть на свою любимую галеру, посадить на дюжину других галер верных ему моряков и уплыть. Но куда? Где то место в известном им мире, куда он мог бы уплыть?
Все люди совершают ошибки. Некоторые ошибки хуже других. Он прошел долгий путь, думал Зарик ибн Тихон, от их крохотного, как песчинка, острова в море между Тракезией и Кандарией. Он мог вернуться домой. Разве не все люди хотят вернуться домой, так или иначе? Если могут. Если дом остался таким, каким был.
Если они, вопреки всему, остались такими, какими были.
Он не очень ясно помнил их остров Тихон. А должен был помнить, ведь ему уже исполнилось шестнадцать, когда их захватили. Он помнил свою мать, одетую в черное, без конца читающую молитвы, особенно после того, как умер их отец. Он помнил святилище Джада на холмах, дальше от моря, чем их дом, фреску позади солнечного диска, на которой был изображен – так ему говорили – запретный сюжет: сын Джада, мальчик на пороге юности (может быть, поэтому он его запомнил?), правит колесницей отца. Недозволенный образ, ересь. Нельзя было даже говорить об этом сыне, не то что молиться ему.
Его воспоминания становились более четкими с того момента, как их захватили ашаритские пираты: его, Зияра и двух их друзей. Восемь человек в сумерках прыгнули в их рыбацкую лодку с маленького корабля; они искали джадитов, чтобы продать их на галеры. Они не были опытными пиратами, те ашариты, которые на них напали. Просто искали способ заработать полегче и побольше, чем рыбной ловлей.
Гребцы на галерах обычно умирали. И джадиты, и ашариты.
Они не умерли. Они не попали на галеру. Они одолели мужчину, охранявшего их ночью на том корабле. Зияр, могучий даже в четырнадцать лет, освободился от пут и без шума задушил веревкой рыбака в темноте, в открытом море. Они взяли кинжал и старый меч этого человека и убили остальных (половина из них спала) при свете звезд. Выбросили тела за борт и забрали себе маленький корабль.
Они могли бы вернуться домой. И по сей день, в своем городе Тароузе, Зарик не знает, почему они этого не сделали. Они не были изгнанниками. Они вполне могли вернуться на Тихон. Возможно, им уже начинала казаться скучной ловля рыбы и жизнь на маленьком островке? Возможно, убийство восьми человек позволило им ощутить, что может предложить жизнь тому, кто достаточно смел?
Единственный сын бога захватил колесницу и лошадей отца, не так ли? Его звали Хиладикос. Это имя нельзя было даже произносить.
Они захватывали корабли и забирали товары и у джадитов и у ашаритов. Им было все равно. Они совершали налеты на рыбацкие деревни и фермы, не поднимая никакого флага. Оставляли в живых парней, которые присоединялись к ним, и их становилось все больше. Они захватили второе судно, побольше, потом третье – настоящий корабль, двухмачтовый, с пушкой.
Так это началось. В конце концов они приняли веру в Ашара и звезды, а позже согласились на предложение Гурчу служить ему. Гурчу еще не овладел Сарантием, но был намерен его завоевать, и Зарик думал, что так и произойдет. Он сделал выбор. Это имело определенные последствия.
Твоя вера, считал Зарик ибн Тихон – это решение, расчет. Способ выжить.
Это привело его сюда.
Он приказал отремонтировать стены города и велел всем капитанам позаботиться о том, чтобы их корабли были очищены, просмолены и готовы. Он не знал, к чему готовиться, но следующей весной мог появиться флот и напасть на них. Я отобью нападение,
