Живучи здесь на вольном свету,

Пила, ела душенька, все тешилася!

Мне есть чем, богатому, в рай превзойти,

Мне есть чем, богатому, душу спасти:

Много у богатого именья-житья,

Хлеба и соли, злата и серебра! —

Не слушал же Господь молитву его,

Молитву его неправедную;

Сослал ему Господь скорую смерть:

Сослал к нему Господь грозных ангелов,

Страшных, грозных, не милостивых,

По его по душу по богачеву;

Вынули его душеньку не честно, не хвально,

Не честно, не хвально, скрозь ребра его;

Да вознесли же душу весьма высоко,

Да ввергнули душу во тьму глубоко,

В ту злую муку, в геенский огонь:

— Вот тебе, душенька, вечное житье,

Вечное житье, бесконечное!

Смотри ж ты, богатый, предвыше себя! —

Взирает богатый очами на небо,

Узрел богатый Авраамия в раю;

Возле Авраамия брата своего,

Меньшего брата, Лазаря.

Вскричал богатый, во тьме сидючи:

— Братец мой, братец, убогий Лазарь!

Как я поначаял, что ты в превечной муке,

Ан ты, мой родимый, в пресветлом раю!

Не попомни, братец, грубости моей!

Моги, мой родимый, душе пособить,

Есть у тебя, братец, правая рука,

У правой у рученьки мизинный твой перст;

Обмочи ты, мой братец, в студеной воде!

Промочи ты мне, братец, кровавы уста!

Сократи ты, родимый, геенский огонь,

Чтобы мне, богатому, всему не сгореть

В той во злой муке превечной! —

Ответ к нему держит убогий Лазарь:

— Ой ты, мой братец, славен-богат!

Нельзя, мой родимый, тебе пособить:

Здесь нам, братец, воля не своя,

Здесь нам воля все Господняя.

Когда мы живали на вольном свету,

Тогда мы с тобой Бога не справливали:

Ты меня, братец, братом не нарекал,

Нарек ты меня, братец, лютым псом;

Про имя Христово ты не подавал,

Нищих, убогих ты в дом не принимал,

Вдов-сирот, братец, ты не призирал,

Ночным ночлегом ты не укрывал,

Нагого, босого ты не одевал,

На пути сидящему ты не подавал,

Темную темницу ты не просвещал,

Bo гробе умерших ты не провожал,

До Божией до церкви всегда бы со свечой,

От Божией церкви до сырой земли.

В том бы ты призрен от Господа был! —

Речет же богатый, во тьме сидючи:

— Ой ты, мой братец, убогий Лазарь!

Когда знал ты, ведал про вечное житье,

Про злую про муку превечную,

Зачем ты, родимый, мне тогда не сказал?

Ох, я не жалел бы именья-житья,

Хлеба, и соли, и злата-серебра!

Про имя Христово я бы подавал,

Тебя бы я братом родным нарекал,

Нищих-убогих в дом бы призывал,

Вдов-сирот, братец, я бы призирал,

Ночным ночлегом я бы укрывал,

Нагого-босого я бы одевал,

На пути сидящему я бы подавал,

Темную темницу я бы просвещал,

Во гробе умерших я бы провожал,

До Божией до церкви всегда бы со свечой,

От Божией церкви до сырой земли.

Тем бы я призрен от Господа был! —

Ответ к нему держит убогий Лазарь:

— Ой ты, мой братец, славен-богат!

Вспокаялся, братец, да не вовремя!

Где твое, братец, именье-житье?

Где твое, родимый, злато-серебро?

Да где же твое, братец, цветное платье?

Где твои, братец, свышние рабы? —

Речет же богатый, во тьме сидючи:

— Ой ты, мой братец, убогий Лазарь!

Именье-житье мое все прахом взято,

Злато мое, серебро земля пожрала,

Цветное платье все тлен восприял,

Друзья мои, братья — все минулися,

Свышние рабы все врозь разошлись!

Спесь моя, гордость вся минулася,

Превечная мука мне сготовилася! —

Речет же убогий в пресветлом раю:

— Ой ты, мой братец, славен-богат!

Едина нас матерь с тобой родила;

Не одни участки нам Господь написал:

Тебе Господь написал богатства тьма,

А мне Господь написал во убожестве рай.

Тебя во богатстве враг уловил;

Меня во убожестве Господь утвердил

Верою, правдою, всею любовию.

Спасли мою душеньку святы ангелы.

Где святы ангелы лик ликуют?

Лик ликуют здесь, ангелы, на земле;

Царствуют праведники на небесах.

Живи ты, мой братец, где Бог повелел,

А мне жить, убогому, в пресветлом раю;

С праведными жить — и мне лик ликовать! —

Мы ныне Лазареву славу поем!

Вовек его слава не минуется!

11. О Голубиной книге

Восходила туча сильная[328], грозная;

Выпадала книга Голубиная;

И не малая, не великая:

Долины книга сорока сажень,

Поперечины двадцати сажень.

Ко той книге ко Божественной

Соходилися, соезжалися

Сорок царей со царевичами,

Сорок князей со княжевичами,

Сорок попов, сорок дьяконов,

Много народу, людей мелких,

Христиан православных.

Никто ко книге не приступится,

Никто ко Божией не пришатнется.

Приходил ко книге премудрый царь,

Премудрый царь Давид Евсеевич:

До Божией до книги он доступается;

Перед ним книга разгибается,

Все Божественное писание ему объявляется.

Еще приходил ко книге Владимир-князь,

Владимир-князь Владимирович.

Говорил[329] Владимир-князь,

Владимир-князь Владимирович:

— Ой ты гой еси, наш премудрый царь,

Премудрый царь, Давид Евсеевич!

Прочти, сударь, книгу Божию!

Объяви, сударь, дела Божии;

Про наше житье про святорусское,

Про наше житье свету вольного!

Отчего у нас начался белый вольный свет?

Отчего у нас солнце красное?

Отчего у нас млад светел месяц?

Отчего у нас звезды частые?

Отчего у нас ночи темные?

Отчего у нас зори утренние?

Отчего у нас ветры буйные?

Отчего у нас дробен дождичек?

Отчего у нас ум-разум?

Отчего наши помыслы?

Отчего у нас мир-народ?

Отчего кости крепкие?

Отчего телеса наши?

Отчего кровь-руда наша? —

Говорит премудрый царь,

Премудрый царь Давид Евсеевич:

— Ой ты гой еси, Владимир-князь,

Владимир-князь Владимирович.

Не могу