Краткая хроникальная история о гибели Испании в латинских хрониках начинает полностью переворачиваться в хронике Родриго Толедского XIII в., который включает в повествование мифологический и сказочный материал. «История Испании» Альфонсо X Мудрого, опирающаяся на текст архиепископа Толедского, также сохраняет мифологический и фольклорный пласт. В последних двух упомянутых хрониках появляется фольклорный мотив «плача» или «всеобщей скорби», которому также будет посвящен один из романсов. Дальнейшая эволюция легенды в «Хронике 1344 года» связана с развитием фольклорного мотива женской жалобы и введением финального эпизода о гибели героя в контекст житийной тематики, которые очевидно проникают в хроникальное повествование под влиянием романсной традиции. В сюжете романса «Покаяние Родриго» (Penintencia de don Rodrigo), построенного на основе житийного мотива покаяния, ведущего отшельнический образ жизни Родриго поедает змей[963], что по мнению героя может искупить его вину за соблазнение девушки и потерянное королевство.

Таким образом, проведенная реконструкция эволюции сюжета и выявленные сюжетные сходства и различия в хрониках и романсах позволяют нам согласиться с мнением Р. Райта о том, что устные романсы и письменные хроники могли возникать и развиваться параллельно. Тесное взаимодействие устной и письменной традиции позволяет сюжетам вбирать в себя черты разных жанровых форм. Анализ сюжета о последнем готском короле в разных источниках позволил как показать влияние на письменный сюжет его устного варианта, так и предположить, что ядром устного варианта легенды стало, по-видимому, сказание о последней битве, приобретающее в хрониках все более эпический вид.

Ольга Писниченко

Хроника как политический дискурс. Модификация поведенческих моделей путем идеализации и трансформации эпических фигур в «Истории Испании» Альфонсо X

В наших прошлых работах мы неоднократно защищали тезис, что идея рыцарства, как сословия, была привнесена в кастильско-леонское общество XXI Титулом Второй Партиды, масштабного правового кодекса, созданного во времена правления короля Альфонсо Мудрого. Ранее мы уже обращали внимание на тот факт, что моральные ценности и поведенческие модели, представленные в кодексе как атрибут рыцарства, так же предстают перед читателем (или слушателем) в исторических хрониках, написанных по инициативе короля. Таким образом, возникла идея изучить поведенческие модели, зафиксированные в «Истории Испании», исходя из того, что они отражают политические воззрения Альфонсо Х.

Нашей главной задачей было проанализировать эпический материал, который является частью «Истории Испании»: легенды, которые до того, как стать частью хроники Альфонсо Х, содержались в более ранних исторических трудах, а также передавались устно поэтами и сказителями. О том, что многие эпизоды «Истории Испании» имеют фольклорное и эпическое происхождение, неоднократно упоминалось в трудах испанских ученых, начиная с Менедеса Пидаля в 1923 г.[964], вплоть до фундаментальной научной работы Диего Каталана 2001 г.[965] Последний доказывает, что хронисты XIII в., как работающие по указаниям Альфонсо Х, так и их предшественники (Родриго Хименес де Рада и Лук Туйский) не только были хорошо осведомлены о содержании устных эпических поэм, но и часто использовали их в своих трудах как исторические источники[966].

Прежде всего во время работы с «Историей Испании» мы обратили внимание на легенды о Ронсевальской битве и роли, которую в ней сыграл Бернардо дель Карпио, Фернане Гонсалесе и образовании Кастильского графства, «Легенду о графине-предательнице», разделении королевств при короле Фернандо I, «Молодые годы Родриго» и весь комплекс эпических сказаний о Сиде. Становясь элементами хроники Альфонсо, эти легенды претерпевали определенные изменения, которые частично могут быть идентифицированы с помощью более ранних источников. Например, эпизод, в котором Сид предстает как вассал Альфонсо VI после завоевания им Валенсии, не упоминается в более ранней хронике «История Родриго Диаса, Кампеадора» (Historia Roderici Didaci Campidocti)[967], написанной через несколько лет после смерти Родриго. Точно так же версия о французском происхождении Бернардо дель Карпио комментируется, как часто воспроизводимая, но не правдоподобная, самими авторами «Истории Испании»[968].

С точки зрения Жоржа Мартина, подобное выборочное использование разнообразных источников и поиск исторической правды, путем выбора более правдоподобной версии события с помощью логических выводов или анализа авторитетности выбранного источника, являются явными доказательствами существования уже сформированного политического дискурса, который отражает «менталитет» и «идеологию» того, кто его продвигает[969]. Что касается нашей собственной точки зрения, то, принимая во внимание выводы множества исследований проблемы, касающихся идеологических дискурсивных и формальных аспектов текста[970], мы не будем затрагивать проблематику формирования исторического дискурса в средневековой хронистике, а будем рассматривать «Историю Испании» с точки зрения политического дискурса, который пользуется эпическим и историческим повествованием, чтобы продвигать определенный образ действия и мышления. Таким образом, речь пойдет о легендах, воссозданных в историческом труде Альфонсо Х, принимая во внимание мировоззрение заказчика и покровителя исторического труда, сформированного средневековыми политическими трактатами, в которых неоплатонический конвенционализм блаженного Августина часто появляется наряду с натурализмом Аристотеля.

В ученых трудах XIII в. политика являлась важным объектом рассмотрения как в трактатах схоластов, написанных под влиянием вновь открытых «Политики» и «Этики» Аристотеля, так и в более узко ориентированных жанрах, таких как письма, проповеди или «Зерцала правителей». Перевод трудов Аристотеля и интерес, с которым они были восприняты как интеллектуальной и политической элитой исследуемого периода, по словам Вальтера Ульманна[971], способствовал существенным изменениям политической мысли средневекового Запада[972]. Исследователи 1990‑х гг., обращая внимание на правовые и теологические элементы, в которых не прослеживается влияние афинского мыслителя, оспаривают мнение В. Ульманна о том, что тексты Аристотеля являлись единственной причиной изменений политических представлений XIII в. Несмотря на это, и Энтони Блэк[973], и Кэри Недерман[974] принимают тот факт, что заново открытые европейцами труды Аристотеля повлияли на появление новых идей в политической мысли XIII в.

Политическая власть, воспринимаемая как атрибут как духовного, так и светского доминирования, являлась предметом доктринальных разногласий о разграничении юрисдикций Церкви и Империи, вылившихся в многолетнюю Борьбу за инвеституру[975]. По мнению Б. Гинэ, одним из важнейших споров в Средние века, было определение отношений между regnum и sacerdotium[976]. Труды Аристотеля позволили переформулировать онтологический статус власти, привнеся в диспут тонкие манипуляции[977] в связи с теоретическим обоснованием естественного политического порядка[978].

Труды Альфонсо Х стали первыми в использовании произведений Аристотеля в политическом дискурсе на Пиренейском полуострове[979]. Наиболее активное применение этих произведений прослеживается в «Семи Партидах», которые, хотя и являлись правовым кодексом, в некоторых моментах принимают форму трактата или «зерцала», предназначенного для будущих монархов, на что обратила внимание уже Ирина Нану[980]. В первых одиннадцати титулах