Она пожимает костлявыми плечами:

– Ну и что? То, каким будет урожай, всегда зависит от тебя.

– Почему? Его ведь растоптали.

– Если что-то растоптали, это еще не значит, что урожай нельзя будет засеять заново.

Я не знаю, что сказать, поэтому закрываю глаза и вдыхаю запах Нокса, который сохранился на его джемпере. Мои слезы пропитывают ткань.

– Не плачь, – говорит женщина. Она роется в своей коричневой сумке. – Вот, возьми салфетку.

– Спасибо.

Пока я говорю, на языке ощущается вкус соли. Я беру у нее упаковку салфеток и почти сразу опустошаю ее.

– У меня больше нет, – говорит она.

– Ничего, – следующие шестнадцать часов в этом автобусе я, наверное, проведу в слезах. Ни у кого нет столько салфеток.

Автобус трясется, радио настроено на какую-то техническую станцию, спицы стучат. В какой-то момент от усталости мои глаза тяжелеют, и я засыпаю.

Не знаю, сколько я проспала, но, когда я просыпаюсь, на улице уже светло. Я сразу же ощущаю плотный комок в животе. Раз светло, значит, прошло несколько часов. Часов, которые разделяют меня с Аспеном. Часов, которые разделяют меня с Ноксом.

Я потираю глаза костяшками пальцев, когда замечаю, что пожилая женщина смотрит на меня. Она по-прежнему вяжет, но ее работа значительно увеличилась в размерах. Край почти достает до пола.

– Который час?

Она глядит на свои изящные наручные часы. На ее коже отчетливо выделяются вены.

– Почти десять.

– Десять?! – как долго я спала? – Не может быть!

– Может. Хочешь верь, хочешь нет, но я умею определять время уже пятьдесят восемь лет. Я абсолютно уверена, что сейчас почти десять.

– Боже мой, – я проспала больше шести часов. Наверное, сказалось переутомление. И желание отгородиться от всего. Просто заснуть и все забыть. Я щурюсь и смотрю в окно, но не могу разобрать знаки.

– Где мы сейчас?

– Где-то возле…

Она не договаривает, потому что водитель автобуса, ругаясь, нажимает на клаксон и тормозит. Меня кидает вперед, но ремень безопасности меня удерживает и вжимает тело обратно в сиденье.

Водитель автобуса орет:

– ПРОКЛЯТЫЙ СУКИН СЫН!

Каждый из пассажиров вытягивает шею, чтобы посмотреть, что происходит.

– Там автомобиль, – говорит парень, сидящий рядом со своей девушкой сзади.

Другой кивает в знак согласия:

– Внедорожник.

– Смело, – говорит пожилая женщина. Я радуюсь, что она не поранила себя спицами.

Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть через стекло, и вижу белый автомобиль, который стоит поперек дороги, преграждая путь автобусу.

И тут из «Рейндж Ровера» выходит Нокс, прямо вот так, посреди метели, в шести часах езды от Аспена, в своей черной куртке Canada Goose и без шапки. Снежинки падают на его растрепанные волосы, на плечи, на губы. Он подходит к автобусу и стучит в дверь, как будто это можно сделать вот так запросто – перекрыть путь другому транспорту и непринужденно постучать, как будто он собрался просто поздороваться.

– Боже мой, – бормочу я. И снова: – Боже мой.

Я слышу, как сзади охает девушка:

– Это же Нокс Винтерботтом, да? Черт, да, это точно он. Сфотографируй, Лейн, быстрей!

Водитель автобуса раздумывает, пускать ли Нокса, но, похоже, приходит к выводу, что тот все равно не уберет машину в ближайшее время.

«Нажми кнопку, – думаю я. – Нажми кнопку, давай же, Господи, Господи, Господи, нажми чертову кнопку, открой дверь!»

Он нажимает. Дверь открывается. Входит Нокс. Он осматривает коридор. Смотрит на меня. Мое сердце замирает. Мне кажется, что эта секунда, когда мы смотрим друг на друга, – это не секунда. Мне кажется, это вечность, потому что это так ощущается, а если так ощущается, значит, так оно и есть, правда?

Он подходит ко мне. Мое лицо горит. Он останавливается у моего сиденья. Его дыхание доносится до меня. От него веет холодом из-за воздуха снаружи. Его пальцы впиваются в спинку сиденья рядом со мной и напротив меня. Он опускает лицо так, что оно оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего. Снег с его волос падает мне на нос.

Он говорит:

– Больше. Так. Не делай. Никогда.

– Так надо.

– Выходи сейчас же.

– Не могу.

– Можешь.

– Зачем ты здесь?

– Нет, зачем ты здесь?

– Так надо.

Он рычит.

– Я ехал двести двадцать километров в час несколько часов, чтобы догнать этот чертов автобус, после того как мне позвонил Уильям. Выбирай, Пейсли: либо ты выйдешь, послушаешь, что я скажу, и поедешь со мной, либо останешься здесь, доедешь до Миннеаполиса и смиришься с тем, что я буду там, когда ты выйдешь, и никуда не уйду. Так или иначе, тебе от меня не избавиться.

– Так нельзя, – говорю я.

– Ты удивишься, что можно сделать, если дать себе волю.

Из-за широкой спины Нокса выглядывает лицо пожилой дамы:

– Соглашайся. Не расстраивай паренька.

– Да, иди с ним, – говорит девушка сзади. – Ты ведь та самая фигуристка, да? Из новостей? Вы так мило смотритесь вместе.

Губы Нокса растягиваются в самоуверенной улыбке:

– Вот видишь!

Водитель автобуса цокает языком:

– Иди уже, девочка, я домой хочу.

Мне непонятно, как все должно сложиться, как Нокс себе это представляет, ведь у нас нет ни единого шанса. Но сейчас он стоит передо мной, со своей родинкой, с такими глазами, что я никак не могу не пойти с ним. Сегодня у меня получилось отказаться от него один раз, но второй раз я не смогу.

Улыбка Нокса становится шире, когда он видит, что победил. Он отталкивается от сидений, делает шаг назад и с легкостью снимает мои сумки с багажной полки, словно в них вата. Пожилая женщина одаривает меня игривой улыбкой, когда я прохожу мимо нее.

– Всегда найдутся люди, которые спасут твой урожай, – говорит она. – Хорошо, что он из таких.

Я запомню эту женщину на всю жизнь. Мы с Ноксом садимся в «Рейндж Ровер». Он заводит двигатель. Сиденья сразу же нагреваются, а в салоне пахнет, пахнет Аспеном, Ноксом, моей жизнью.

Он нажимает на газ. Он мчит по дороге, словно наперегонки со временем.

– Нокс…

– Послушай, – говорит он, не отрывая взгляда от дороги. Кажется, он взволнован. Совершенно расстроен. – Джон скрылся.

– Что? Где?

Его рука находит мое бедро:

– Не знаю. Но твой контракт больше не действителен.

– Что?!

Нокс выруливает на встречную полосу и обгоняет грузовик.

– Папа навел справки, Пейсли. Он мерзкий. И был мерзким пол своей жизни. Они с моей мамой раньше катались в паре, ты это знала?

– Откуда мне, скажи, пожалуйста, такое знать?!

– Мало ли. Я тоже не знал. Давным-давно, еще в ее родном городе. Но потом