Исчез в его струе,

Став крестиком на ткани

И меткой на белье.

Могу сразу же сказать вам, что именно те моменты стиха, которые так шокировали меня тогда, сейчас вызывают самые большие потрясения. Например, мысль о том, что летчик поднялся ТАК ВЫСОКО, что стал «меткой на белье».

(Речь идет о метках, которые пришивали к простыням, наволочкам и рубашкам, когда белье сдавали в прачечную, чтобы при получении не перепутать свое белье с чужим).

Но когда я понял стих, то все «проволочки» и все «метки на белье» обрели для меня совершенно иной смысл.

Я вдруг понял, что сей стих – это безграничное движение во времени и пространстве.

Ведь если самолет уменьшился до «крестика на ткани», то даже небо и туман, в котором «он потонул», стали сравнимы с простыней!!! И если небо над «спящим миром» – всего лишь ткань с крестиком и простыня с меткой, сваленные в кучу в прачечной, то о какого масштаба прачечной идет речь?!! И не попали ли мы в иное измерение?

Читаем дальше:

Под ним – ночные бары,

Чужие города,

Казармы, кочегары,

Вокзалы, поезда.

Стоп! Стоп!

Что это? Опять непоэтический реализм?

А вы разве не заметили одной странной детали – что предметы и явления разной величины оказались в масштабе единства?

Ведь «ночные бары» намного меньше «чужих городов»!

А они существуют в едином масштабе: и то и другое – как «крестики на ткани».

А выступающие в одном измерении «вокзалы, поезда»?

Ведь вокзалы разных городов находятся на расстоянии друг от друга, а в стихе как бы пропадает расстояние между вокзалами. Ибо летчик так высоко, что вокзалы и поезда, цель которых – преодолеть расстояния, оказываются в одной точке.

Это ощущение я испытал, когда плыл на корабле из материковой части Швеции на сказочный остров Готланд. За время плавания я успел полюбоваться морем, пообедать, принять душ, пообщаться с друзьями, прогуляться по кораблю, почитать книгу и даже соснуть перед предстоящими большими концертами.

А через несколько недель я летел из Австралии в Швецию.

По радио произнесли текст следующего содержания:

«Наш самолет начинает снижение для захода на посадку в аэропорту Стокгольма Арланда.

Просим пассажиров пристегнуть привязные ремни и привести спинки кресел в вертикальное положение. При выходе не забудьте свои личные вещи».

Я посмотрел в окно: мы летели над островом Готланд!!! Вот она – несопоставимость расстояний и скоростей!

Но в стихотворении Пастернака мы – намного выше. Ибо казармы и кочегары равномасштабны.

И поэтому дальше так естественно:

Всем корпусом на тучу

Ложится тень крыла.

Блуждают, сбившись в кучу,

Небесные тела.

Естественно?! – воскликнете вы.

Но если небесные тела сбились в кучу, то на какой мы высоте? И где это видано, что обыкновенный самолет смог подняться так высоко, что уже и небесные тела сбиваются в кучу, как белье в прачечной? А кто вам сказал, что где-то по-прежнему существует какой-то самолет?

Как же? – скажете вы. – А «тень крыла»?

Друзья мои, дорогие мои читатели!

Ведь вы же сами только что вполне справедливо отметили, что (цитирую вас) «обыкновенный самолет не может подняться так высоко».

А он и не поднялся, он давно «потонул в тумане, исчез в его струе».

Тогда тень какого крыла ложится на тучу?

А вот на этот вопрос я вам отвечу не раньше, чем мы доберемся до конца стиха.

Итак, на каком же мы расстоянии от нашей планеты? А об этом довольно ясно сказано в стихотворении:

И страшным, страшным креном

К другим каким-нибудь

Неведомым вселенным

Повернут Млечный Путь.

Что, начинаете понимать?

Мы уже в таком измерении, где Млечный Путь ведет себя, как самолет!!! Виден его наклон, крен (как у самолета, идущего на посадку). И к тому же, «другие какие-нибудь вселенные» общаются с Млечным Путем как партнеры по странным космическим играм!

Итак, где мы теперь?

Попробуем сориентироваться, читая стих дальше. Ведь мы уже поняли, что пространство стиха ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!!!

В пространствах беспредельных

Горят материки.

В подвалах и котельных

Не спят истопники.

– Что-о-о? – скажете вы. – Только что вы убедили нас в том, что пространство ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!

Откуда взялись «подвалы и котельные»? Что за «истопники»?

О каких материках идет речь? Азия, Африка, Америка, Европа? Мы все же вернулись назад!

Хотите испытать потрясение?

Такое же, как испытал я, когда понял, что эти четыре строчки и есть ключ к тайне всего стихотворения и главнейшее доказательство того, что я прав!

Еще раз повторяю, что ПРОСТРАНСТВО СТИХА ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ!

Тогда о каких «истопниках» идет речь?

Да о тех, которые не спят, потому что они должны поддерживать горение материков.

А материки не наши, планетарные (они, слава богу, не горят!).

А о каких материках идет тогда речь? Да ясно о каких – О ЗВЕЗДНЫХ!!!

Вот таких!!! Они-то и горят!

А чтобы постоянно поддерживать их горение, «не спят истопники».

Думаю, не стоит даже пытаться хоть как-то описать истопников, отвечающих за энергию звездных скоплений.

Но сейчас я буду цитировать стих дальше, и вы вновь рассердитесь на меня.

В Париже из-под крыши

Венера или Марс

Глядят, какой в афише

Объявлен новый фарс.

– Что? – скажете вы. – Опять будете утверждать, что пространство ТОЛЬКО РАСШИРЯЕТСЯ?

Конечно, буду! Еще как буду!

Именно поэтому я и сказал, что этот стих – один из самых сложных не только у Пастернака, но и вообще в русской поэзии!

Пространство РАСШИРИЛОСЬ до ТАКОЙ степени, что появился совершенно нелепый, с точки зрения астрономии, образ: вы когда-нибудь видели, чтобы «Венера или Марс» глядели «из-под крыши»?

Мы настолько находимся в ином измерении, что забываем разницу между Венерой и Марсом. Не помним, в каком соотношении эти планеты находятся с «крышей Парижа».

Мы не заметили, как попали в ситуацию абсурда. Пропали последовательность и логика.

Все безумие стиха как раз и заключается в том, что гениальный Пастернак провоцирует нас как бы постоянно возвращаться назад. Отсюда и ваше возмущение. (И мое когда-то!).

А еще я позволю себе обратить ваше внимание на выбор планет, которые глядят в афишу «из-под крыши».

Венера ИЛИ (?!!) Марс (?).

Венера – богиня любви. Марс – бог войны.

Так вот. В афише какой-то «новый фарс»: