Шрифт:
Закладка:
Рис. 60 а. Здание необычной формы с дымящимся отверстием в крыше сравнимо с алхимической печью-атанором, перед которой сидит алхимик (фреска ок. 1380 г., Падуя).
Рис. 60 б, в. На постаменте перед мостом водружён красный флаг с полумесяцем, воинство штурмует баншю, напоминающую по форме колбу (к примеру, с гравюры Ганса Гольбейна Младшего «Пляска смерти», ок. 1526 г.), которую использовали в своих перегонных и дестиляционных целях как врачи, так и алхимики.
Рис. 60 г, д, е. Необычная архитектура в целом сравнима с бенмари – водяной баней, используемой алхимиками при нагревании. Гравюра из «Coelum philosophorum, seu de secretis naturae liber». Philippo Ulstadio, ок. 1528 г. Bibliothèque interuniversitaire de santé, Paris. На рисунке 60 е также угадывается сходство между архитектурой и алхимической аппаратурой. Wellcome Library, MS. 719, fol. 256r.
Первый пример связан со странной сценой в озере перед двумя алхимическими башнями: наполовину погруженная в воду крошечная фигура размахивает мечом, сражаясь против огнедышащего дракона. В языке алхимии дракон, которому отрубают голову, символизировал первоматерию, необходимую для философского камня. Меч же являлся традиционным символом нагревания. С незапамятных времен алхимики использовали метафоры истязания и казни, чтобы аллегорически выразить идею «смерти» базовых металлов, смесь которых являлась своеобразной «первоматерией»: железа, олова, меди, свинца. После «казней» металлы сливались в единую субстанцию, очищаясь таким образом от своей прошлой нечистой природы, и превращались в идеальную материю, философский камень. Еще раннеалександрийский алхимик Зосима рекомендует возвести белый храм (аллегория философского камня) и советует: «Схвати его (дракона, который сторожит этот храм) и сперва предай закланию, сдери с него кожу, возьми плоть его вместе с костями и отдели члены; затем, сложив плоть членов с костями у входа в храм, сделай из них ступень и проникни внутрь, там ты найдёшь вещь искомую»[83]. (рис. 61).
Возможно, этот эпизод также описывает таинство трансмутации как укреплённую химическую цитадель, чьи секреты охраняются сильным драконом. Чтобы войти в город, успешный алхимик должен не только знать все практические процедуры и материалы, но и быть чист сердцем, верным, мудрым и набожным. Ожесточённый дракон может представлять идею духовных препятствий, которые алхимик – воин, сражаясь мечом, должен преодолеть, чтобы достичь своей цели. Это послание дублируется и крошечными фигурами воинов, сражающихся на мосту, и представляет собой борьбу дистилляторов, алчущих завоевать материю.
Рис. 61. Мужчина атакует дракона, подле плавают ещё несколько змеевидных существ и останки потерпевших крах воинов. Дракон здесь может символизировать зло или содержать алхимические коннотации. И иллюстрация поимки и освежевания дракона из алхимического трактат. Aurora Consurgens. Ms. Rh.172. Zentralbibliothek, Zürich.
Вторая алхимическая метафора появляется на фоне центральной панели. На берегу мутной реки женщина, опустившись на колени, спокойно стирает бельё, казалось бы, не обращая внимания на адское столпотворение, что охватывает всё вокруг. Эта крошечная сцена, может быть не просто алогичной жанровой деталью. На языке алхимии образ стирающей женщины намекает на «омовение» или «промывающий» этап в алхимической работе. Нечистые вещества, предназначенные для трансмутации, назывались «грязные покрывала», которые должны быть отмыты и очищены от примесей. Алхимические теоретики утверждали, что, несмотря на свою опасность, действительный процесс трансмутационных превращений был прост, его даже можно было бы назвать «женской работой»: он так лёгок, что даже женщина и ребенок могут проделать его. Иллюстрация «алхимической женской работы» в образе стирки появляется в середине XVI века в трактате Саломона Трисмозина «Splendor Solis» («Великолепие Солнца»). В сопроводительном тексте говорится, что можно сравнить это искусство с женской работой: со стиркой, отмывающей вещи добела, приготовлением пищи, варкой и жаркой. Такие же образы встречались в сборнике алхимических трактатов «Turba Philosophorum» – основной алхимический источник, который мог знать Босх.
Однако триптих Босха изобилует всё же неоднозначными образами практического алхимического мастерства. Более того, доказать, использует ли он образы алхимии в положительном смысле как метафору очищения и духовного превращения или в негативном как лжепрактику представляется практически невозможным. За исключением того, что единственные положительные герои – Христос и Антоний – отдалены от алхимических сцен, а зловредное демоническое (алхимическое) яйцо находится в руках Антихриста.
Рис. 62. На дальнем плане центральной панели Босх изобразил сцены стирки, никак не коррелирующие с житием Антония напрямую. Псевдо-Фома Аквинский писал в трактате «Об искусстве алхимии»: «Узнай же, сын мой, что философы метафорически говорили о руководстве действиями, и ты будешь уверен в очищении нашего меркурия; я обучу тебя простому приготовлению. Возьми же минерального меркурия, или Земли Испанской, или сурьмы, или Земли чёрной… Возьми её двадцать пять фунтов или немногим более и пропусти через льняную, очень плотную ткань, и это есть истинная стирка (lotio vera)».
Демоническое яйцо, трансмутации, оборотничество, превращения, люди-демоны и звери приводят нас к следующему уровню смыслов триптиха – ведьмам! О связи «Молота ведьм» и творчества Иеронима речь шла в первой главе, однако для общего понимания триптиха невозможно не вспомнить трактат инквизиторов. Ссылаясь на «Собеседования» (Collationes) Иоанна Кассиана, Крамер регулярно восхваляет святого Антония как пример, которому должно следовать, сопротивляясь хитрости дьявола, чертям и ведьмам[84]. Крамер подчёркивает, что искушения укрепляют веру, если искушаемый преодолевает их, как Антоний.
Босх изобразил два существенных элемента из агиографии святого Антония. В левой части триптиха это черти, несущие аскета в воздухе и избивающие его, а в правой – дьявол в форме прекрасной королевы, соблазняющей святого. Центральная панель сосредоточена на всех видах заблуждений, созданных дьяволом, не вредящих Антонию физическим путём (посредством насилия и сексуального соблазна), но искушающих его мысленно. Подобная идея согласуется с распространённым мнением о дьяволе, создающем иллюзии (praestigia), которые вводят в заблуждение. «Молот ведьм» уделяет большое внимание подобным «чарам лукавого». В I части «Молота» подробно рассказывается о ведьмах в зверином, волчьем обличии, являвшихся людям в чувственных и воображаемых образах, только зоркий глаз святого может выявить и обнаружить бесов, как обнаруживал их Антоний. В этой же части
