Буш не только поддерживал Коля по чисто немецким аспектам, он также продвигал европейское решение немецкого вопроса. Это тоже вызывало трения с Тэтчер. Линия администрации, по словам одного высокопоставленного чиновника, заключалась в том, что ЕС «явно станет ядром будущей Европы, способствуя большей европейской политической интеграции и интеграции в области безопасности», и Тэтчер должна это признать. «Вместо того, чтобы сопротивляться этому процессу, она должна присоединиться к нему и формировать его, а не бояться его. Еще в 60-х годах, когда британцы спорили о том, вступать ли в ЕЭС, сторонники говорили, что американцы не воспримут нас всерьез, если мы будем всего лишь маленьким островом в стороне от континента. Этот аргумент был действителен тогда, – добавил чиновник, – и он все еще действителен сегодня»[846].

Интересно рассмотреть Тэтчер и Миттерана параллельно. Как и она, он поначалу демонстрировал «отказ верить, отрицание того, что происходило у всех на виду, потому что это шло вразрез со всем, чему его научила полувековая история»[847]. Но затем Миттеран пришел к идее объединения Германии, как только принял заверения Коля, что объединенная Германия будет закреплена в Европе. Это также означало, что Франция и Германия будут совместно продвигать вперед процесс интеграции. Для Тэтчер, напротив, европейское решение германского вопроса попросту не было решением. Однако трансатлантические рамки, похоже, предлагали ответ – и к этому она постепенно пришла весной 1990 г., когда приняла настойчивость Буша и согласие Коля на присутствие Германии в НАТО. Прикрепление новой Германии к Западному альянсу и тем самым ее укрощение было адаптацией старого предназначения НАТО – «держать американцев внутри, русских снаружи и немцев внизу». И это было также привлекательно для Тэтчер[848], потому что Британия занимала привилегированное положение в Альянсе как член-основатель, присутствовавший при его создании, в отличие от отношений Великобритании с ЕЭС, а также как ядерная держава, в отличие от Франции со времен де Голля, полностью входящая в интегрированную систему командования НАТО. Таким образом, Тэтчер примирилась с решением о присутствии Германии в НАТО, даже несмотря на то, что она сама была бы просто вспомогательной фигурой, а не равноправным участником процесса – каковой была роль Миттерана в принятии решения о вступлении Германии в Европу.

В конце марта, во время сороковой ежегодной англо-германской Кёнигсвинтеровской конференции, проходившей в Кембридже, Тэтчер приняла обещания Коля о том, что новая Германия останется частью Атлантического альянса. Судя по обычным довольно холодным стандартам встреч Коля и Тэтчер, эта встреча не только оказалась конструктивной, но и могла быть обоснованно описана как «сердечная» – даже несмотря на то, что началась она не очень хорошо. Коль прибыл в Великобританию раздраженным, все еще кипя от язвительных комментариев по поводу границы Одер-Нейсе, сделанных Тэтчер в недавнем интервью «Шпигелю», леволиберальному еженедельнику, который он ненавидел. В результате он оскорбил ее, когда она поехала встречать его в аэропорт Кембриджа, и отказался ехать в той же машине в колледж Святой Екатерины. После этого потребовалось довольно много времени, чтобы все оттаяли. Во время приема премьер-министр крутилась в одном конце зала, а канцлер – в другом. За обедом в зале колледжа сэр Оливер Райт – бывший посол как в Бонне, так и в Вашингтоне – был аккуратно посажен между ними, чтобы служить буфером. Но как только началась трапеза, Тэтчер, посмотрев на Коля, сделала дразнящее замечание по поводу привычки канцлера всегда накрывать салфеткой весь свой обширный живот. Но у Коля уже был наготове шутливый ответ: неужели она не видит, что это его белый флаг, символ капитуляции перед Железной леди. Все рассмеялись – и лед растаял. Атмосфера стала еще более теплой, когда Тэтчер, как вспоминал Коль, произнесла дружескую речь, произнесенную в ее самой очаровательной манере[849].

Две недели спустя, заключив мир с Колем, премьер-министр 13 апреля провела продуктивную и всестороннюю дискуссию с Бушем на Бермудских островах. Президент был особенно заботлив: «Позвольте мне с самого начала пояснить, насколько, на мой взгляд, важно, чтобы мы оставались на одной волне… Я не хочу, чтобы мы случайно наткнулись на разногласия. Наши отношения в хорошей форме, и я хочу, чтобы такими они и оставались». Он подчеркнул для Тэтчер, что «мы оба видим необходимость того, чтобы объединенная Германия оставалась полноправным членом Альянса НАТО, включая его структуры». Но встреча с Миттераном на следующей неделе, по его словам, «может быть трудной, потому что мы не на одной волне с Францией по НАТО и некоторым европейским вопросам»[850].

Премьер-министр тепло откликнулась на его предложения. «В области европейской обороны, – настаивала она, – все вопросы должны решаться через блок НАТО, который был фантастически успешным». Впрочем, язвительно добавила она, успешность была «немного размытой», потому что Франция не входит в «военную часть НАТО»[851]. Они также обсудили будущее Альянса. НАТО, сказал президент, «представляет собой наше главное связующее звено с Европой. Я думаю, жизненно важно, чтобы США сохраняли себя в Европе, но без энергичного НАТО я не вижу, как это можно сделать». Поэтому, настаивал он, «поскольку сокращение вооруженных сил и неделимая Европа становятся реальными возможностями, а Варшавский договор теряет свою сплоченность», Альянс будет должен подумать о том, как «спроецировать обновленное западное видение будущего Европы». Буш с энтузиазмом воспринял предложение Манфреда Уорнера, генерального секретаря Альянса, провести саммит НАТО где-нибудь летом, и она тоже – при условии, что «все будут согласны». Со своей стороны, премьер-министр приветствовала то, что он назвал своим «главным месседжем» о том, что «приверженность Америки сохранению ядерного оружия, развернутого в Европе, в том числе в Германии, остается сильной». И она особо упомянула сохранение британской армии на Рейне, что было еще одним ее хобби и еще одним свидетельством ее остаточного недоверия к немцам[852].

Зная, что Буш был решительным сторонником интеграционного проекта ЕС-92, она не смогла удержаться от нескольких ехидных замечаний на эту тему, хотя политика Сообщества в основном отсутствовала в их беседах. Безусловно, она была заинтересована в соглашении о свободной торговле между ЕС и США. Но по вопросу «о политическом союзе ЕС» она была язвительна: «Слова звучат бессмысленно, а у нас, конечно, самый древний парламент на земле». Вместо этого она считала, что «нам нужно расширить зону свободной торговли «по всему миру», а не двигаться в сторону блоков. Тэтчер знала, какие ноты должны звучать, чтобы привлечь внимание президента. Она была хорошо осведомлена о стремлении Буша, наконец, «добиться успеха Уругвайского раунда», его отчаянном желании добиться компромисса по тарифам и его хроническом разочаровании в ЕС, особенно в кажущемся бесконечным споре о субсидиях французскому сельскому хозяйству. «Мы все нечисты на руку в этом вопросе, но нам нужно двигаться к более открытому рынку.