Москву, он заслужил гнев руководства Литвы, которое жаловалось на «еще один Мюнхен»![880] Коль и Миттеран, напротив, чувствовали себя менее скованно. Действительно, у них были веские причины действовать. Канцлер не хотел делать ничего, что могло бы сорвать объединение; президент Франции всегда стремился продемонстрировать свои особые связи с Горбачевым; и оба они увидели возможность продемонстрировать франко-германский тандем в действии с помощью инициативы «общая восточная политика». 26 апреля они направили в Вильнюс открытое письмо с просьбой к руководству Литвы отменить декларацию о независимости, чтобы начать предметные переговоры с Кремлем. Их инициатива была направлена на то, чтобы облегчить отношения с Москвой, не вызывая при этом полного отчуждения Литвы. Это также помогло снять давление с Буша на международном уровне[881].

Дома, однако, критика бездействия президента усилилась, особенно после того, как было объявлено, что американские переговорщики достигли принципиального соглашения с Советами по пакту, который, после одобрения Конгрессом, предоставит СССР тарифный режим «наибольшего благоприятствования». Соглашение, которое должно быть подписано на предстоящем саммите сверхдержав в Вашингтоне, первоначально будет рассчитано на три года с автоматическим продлением еще на три, если ни одна из сторон не будет возражать. Но Буш продолжал настаивать на том, чтобы до подписания торгового соглашения, как того требовала поправка Джексона-Вэника 1974 г., Москва бы приняла новый закон об эмиграции – это было именно то требование, которое помешало вступлению в силу аналогичного торгового пакта, подписанного в 1972 г. Тем не менее на этот раз одобрение Конгресса поставил под сомнение балтийский кризис. Действительно, 1 мая Сенат проголосовал за лишение Москвы торговых льгот США до тех пор, пока не будет решено будущее Литвы[882].

В этой атмосфере президент в частном порядке решил, что все «экономические инициативы» США в отношении Москвы должны быть приостановлены – в шаге от санкций, но при этом прекращались переговоры по торговому соглашению и предоставлению статуса наиболее благоприятствуемой нации (НБН). Это показалось ему «взвешенным, соразмерным ответом», который, как он надеялся, создаст стимулы для Кремля снять энергетическое эмбарго с Литвы без того, чтобы Америке пришлось прибегать к угрозам, после чего «Горбачеву будет трудно смягчиться, рискуя заплатить высокую политическую цену за потерю лица». 29 апреля он направил советскому лидеру письмо, в котором предупредил, что он отнюдь не готов к подписанию всеобъемлющего экономического соглашения на саммите, и что он собирается все заморозить. «У меня нет другого выбора, кроме как разделить наши твердые убеждения в отношении самоопределения Литвы и ее права самой распоряжаться своей судьбой». Тем не менее он пообещал: «Я полон решимости провести эту встречу, несмотря на существующую напряженность. Здесь многое поставлено на карту»[883].

Реакция Горбачева была холодной, он обвинил Буша в «эскалации» и вмешательстве во «внутренние дела» СССР. Президент, в свою очередь, счел этот ответ «разочаровывающим». Он беспокоился о «расправах» со стороны советских военных, позиция которых ужесточилась. По его мнению, не должно быть больше никаких уступок ни внутри страны, ни за рубежом, которые могли бы поставить под угрозу стратегическое положение СССР в Восточной Европе. Таким образом, литовский кризис бросил густую тень на всю внешнеполитическую повестку дня США: быстрое объединение Германии, либерализация Центральной Европы и череда саммитов новой архитектуры[884].

Буш озвучил свои опасения в разговоре с Колем 17 мая, за две недели до саммита сверхдержав. Он не хотел, чтобы Горбачев потерпел неудачу, но «то, что мы слышим о советской экономике, очень обескураживает». По его словам, без гарантии федерального правительства американские банки «не сочли бы Советский Союз приемлемым риском». И, в любом случае, «я не вижу этого без реформы. Похоже, он в отчаянии». Коль был настроен более оптимистично: «Для нас это не финансовая проблема. Как должники, они были хороши». Он также полагал, что сможет «успокоить литовцев». Буша гораздо больше беспокоило влияние советских санкций на Прибалтику, что ограничивало его возможности для маневра. «Если бы только мы могли решить проблему Литвы. Мы не хотим, чтобы саммит провалился. Я пытаюсь поддерживать отношения в правильном русле», но «сейчас мы не можем предоставить НБН»[885].

У Буша на уме была еще одна забота. Он хотел услышать «честное мнение» Коля по поводу того, что американские войска остаются в Германии. «Я думаю, что смогу убедить Горбачева», но «я должен знать, что Германия хочет иметь американские войска». Канцлер был недвусмыслен: «Если США уйдут, НАТО исчезнет, и может быть только СБСЕ». «Более того, – добавил он, – даже если Советская армия уйдет, СССР географически и политически все еще находится в Европе. Если США уйдут, то окажутся в 6 тысячах километрах отсюда. Это большая разница». Коль четко подвел итог: «Когда я смотрю на будущее Европы, я вижу там США. В 2000 году присутствие США там должно быть само собой разумеющимся»[886].

Однако, сказал Буш, «мы не можем предсказать, каким будет политический климат здесь или в Германии к тому времени». Это правда, ответил Коль, «но мы можем создавать факты». С объединением Германии в НАТО Альянс выживет, и, следовательно, Соединенные Штаты останутся европейской державой. Но, продолжил Коль, «если европейцы позволят американцам уйти, это будет величайшим поражением для всех нас. Вспомните Вильсона в 1918 году». Несмотря на эти заверения, Буш продолжал суетиться. Так что Коль поставил это на кон. «Джордж, не обращай внимания на тех в ФРГ, кто проводит параллели между американскими войсками в ФРГ и советскими войсками в ГДР. Мы доведем это дело до конца. Мы поставим на карту наше политическое существование ради НАТО и политической приверженности США в Европе»[887].

Затем они обсудили следующие пару месяцев и необходимость тесной координации между ними. «В этом контексте важны три встречи, – заметил Коль. – Встреча с Горбачевым, саммит НАТО и Экономический саммит. Не стоит недооценивать последнее», – добавил он. «Эти три встречи определят, кто является лидером Запада», и это должен быть «президент Соединенных Штатов Америки». У Коля, возможно, и была казна, чтобы финансировать дипломатию чековой книжки, но в более широком плане он не сомневался, что именно президент должен «давать ощущение лидерства»[888].

В конечном итоге во время саммита сверхдержав был достигнут прогресс, по крайней мере, по одной проблеме. 31 мая Горбачев рассказал Бушу об экономических отношениях. «Он сказал мне, что если у нас не будет торгового соглашения, – отметил президент, – это будет катастрофа». Горбачев даже сказал, что Советы рассматривают статус НБН как «равный СНВ»: контуры этого нового соглашения о сокращении стратегических вооружений также должны быть обозначены и подписаны на саммите. Буш настаивал на том, что он ничего не может сделать, пока Горбачев не смягчит позицию в