Рано утром следующего дня общественность увидела, насколько напряженными были отношения, когда Горбачев в сопровождении дюжины помощников провел часовую встречу с дюжиной лидеров Сената и Палаты представителей, транслировавшуюся по телевидению. Она проходила в богато украшенном Золотом зале советского посольства. Хотя встреча в целом прошла дружелюбно, Горбачев вспылил по двум пунктам: прибалтийским республикам и НБН. «Что нам нужно сделать, чтобы вы дали нам НБН? – спросил он, саркастически добавив: – Может быть, нам следует ввести президентское правление в прибалтийских республиках и хотя бы сделать несколько выстрелов!» Американцы были невозмутимы. «НБН возможен, но и снег тоже», – сухо сказал лидер республиканцев в Сенате Боб Доул. Горбачев нанес ответный удар: «Почему вы, Конгресс, своему правительству дали возможность войти в Панаму – суверенное государство – и действовать там как заблагорассудится?» – намек на свержение режима Норьеги в конце 1989 г. И уколол: «Вы дали Китаю [статус] НБН после Тяньаньмэнь». Лидер демократов в Сенате Джордж Митчелл быстро напомнил Горбачеву, что многие конгрессмены тогда также были «очень против» этого. Белому дому явно приходилось нелегко в отношениях как с Кремлем, так и с Конгрессом[890].

Однако за одну ночь Бушу и Бейкеру удалось выйти на компромисс, так что, по словам президента, Горбачев мог «вернуться домой с чем-то ощутимым». Настоящим шоком для собравшейся прессы стало подписание торгового соглашения (первый шаг к получению НБН), ставшего одним из более чем 15 соглашений, которые два лидера подписали в Восточной комнате Белого дома 1 июня. Таким образом, Горбачев не вернулся в Москву с пустыми руками. Но в то же время Буш осчастливил Капитолийский холм, заявив, что он не отправит соглашение на утверждение Конгресса и не откажется от поправки Джексона–Вэника до тех пор, пока Горбачев не примет закон об эмиграции, который долго откладывался. Чего общественность не знала, так это секретного условия, которое также поставил Буш, а именно, что вообще ничего не произойдет, пока Москва не начнет переговоры с Вильнюсом и не отменит экономическое эмбарго[891].

Это была сложная стратегия, но в течение следующего месяца она принесла свои плоды. Под давлением французов и немцев Литва заморозила свою декларацию о независимости, а СССР отменил санкции, памятуя о том, что США связали их с торговым соглашением. Таким образом, к июлю этот конкретный советско-литовский кризис закончился, и борьба за независимость Прибалтики была эффективно отделена от дипломатии, окружающей Германию, и от европейской архитектуры безопасности.

Что касается важнейшего вопроса о членстве Германии в НАТО, то Буш попытался донести до Коля в их телефонном разговоре 1 июня, что Горбачев теперь согласился с «правом Германии выбирать свой альянс» в соответствии с Хельсинкскими соглашениями. Чтобы подкрепить эту уступку, он счел «жизненно важным», чтобы саммит НАТО предпринял шаги, чтобы «убедить его в том, что НАТО меняется таким образом, чтобы это не угрожало безопасности СССР». Коль, сосредоточенный на будущем Германии, хотел от Горбачева более категоричного заявления. «Если объединенная Германия не будет в НАТО, – сказал он Бушу, – мы с вами знаем, что США не останутся в Европе, потому что НАТО больше не будет». И, учитывая планы расширения ЕС, «разрушение НАТО будет иметь катастрофические последствия для объединения Европы». Не разделяя озабоченности канцлера по поводу того, чтобы купить советское согласие на членство Германии в Атлантическом альянсе, Буш был глубоко обеспокоен будущим НАТО в меняющемся и нестабильном мире[892].

Однако НАТО было лишь половиной мозаики холодной войны в Европе. Несмотря на революции 1989 г., Варшавский договор все еще был жив. Буш был проинформирован о ходе внутренних обсуждений, когда Лотар де Мезьер, премьер-министр ГДР и в тот момент председатель ОВД, посетил Белый дом 11 июня 1990 г. Он сообщил о недавнем саммите ОВД в Москве, на котором была принята декларация о том, что распад двух военных блоков «становится необратимым» и что ОВД «начнет свою трансформацию в договор суверенных государств с равными правами, сформированный на демократической основе»[893].

Но все это показуха, сказал де Мезьер Бушу. Он высказался откровенно: «Пакт просуществует недолго». Поэтому важно «создать новые структуры», так как, если отдельные страны почувствуют себя изолированными и маргинализированными, они в конечном итоге попытаются повторить Варшавский договор в той или иной форме. Он продолжил:

«Для Западной Европы важно открыться Восточной Европе на всех уровнях – экономически, через ЕС, а также создавая общие структуры безопасности. Все участники московского саммита высказались за процесс СБСЕ – не в том смысле, что СБСЕ должно заменить усилия по объединению Европы, предпринимавшиеся до сих пор, а как своего рода зонтик. Все это ясно показало, что социализм в том виде, в каком он существовал, потерпел неудачу и теперь находится на пути к полному краху. Он потерпел неудачу в экономическом плане и как метод управления, и его ценности оказались невыносимыми. Это означает поражение: все [они] видят это очень ясно. Но существует опасность того, что [Запад] преподнесет это как поражение другой стороны».

Буш был внимателен. «В начале июля у нас состоится саммит НАТО, и мы будем говорить о шагах по преобразованию Альянса. Мы говорили о новой политической роли и изменившейся угрозе. Исходя из этого, мы хотим выработать общую позицию по СБСЕ. Поскольку мы это делаем, мы надеемся, что это будет некоторым утешением для другой стороны, чтобы они не были подозрительными в отношении наших намерений… Мы считаем, что СБСЕ призвано сыграть определенную роль в оказании помощи странам Центральной и Восточной Европы в построении свободных обществ и предоставлении Советам и восточноевропейцам роли в новой Европе». СБСЕ пусть инструмент и «громоздкий», добавил он, но он предоставляет «дом для многих стран, в том числе для США»[894].

Таким образом, Буш начал осознавать, что нужно и немцам, и Советам, чтобы решить вопрос о членстве Германии в НАТО, и как вокруг этого построить стабильную архитектуру европейской безопасности. Тем временем небольшая рабочая группа из разных подразделений администрации дорабатывала президентский план из четырех пунктов, принятый 4 мая в Оклахоме, для презентации на саммите НАТО в Лондоне 5–6 июля. Результатом стало политическое заявление из 22 пунктов о преобразовании Альянса. Несмотря на то что изначально план предназначался для того, чтобы Москве сохранить лицо, он был слишком важным документом, чтобы обсуждать его со всеми союзниками обычным способом, тем самым рискуя получить смягченный «компромиссный пакет». Поэтому Буш решил обойти бюрократию и разослать проект лишь нескольким ключевым лидерам союзников. Среди них были Уорнер, Коль, Тэтчер и Миттеран. Первые двое были полны энтузиазма, но Тэтчер и Миттеран были настроены более скептически. Будучи лидерами ядерных держав, они были недовольны любым заявлением о том, что