Шрифт:
Закладка:
Гарольд Пёльхау и три тюремных капеллана работали не покладая рук. За четыре недели в Плётцензее казнили 97 человек, 26 из них — по делу 20 июля. Начальник берлинской полиции Вольф фон Хелльдорф, генерал Эрих Фельгибель, дипломат Ульрих фон Хассель и друг Бонхёффера, Ганс фон Гефтен, были осуждены, приговорены к казни и отправлены в «Дом мертвых».
Чистки продолжались. Арестовали Карла Гёрделера, судью Карла Зака и Фабиана фон Шлабрендорфа. Власти пошли на страшные пытки, чтобы заставить Шлабрендорфа говорить. Он много знал — ведь он был главным помощником лидера заговора Хеннинга фон Трескова. Когда выламывание пальцев и «испанские сапожки» не подействовали, гестаповцы эксгумировали труп Трескова, доставили в Берлин и заставили Шлабрендорфа смотреть на него[836]. Шлабрендорф молчал.
После 20 июля все, кто хоть как-то был связан с движением Сопротивления, замерли от страха. Дни в тревоге, ночи без сна… Мария фон Ведемейер более не радовалась спокойной жизни в Бундорфе. В середине августа она сказала Хеси фон Трухзесс, что более не может работать гувернанткой. Она должна вернуться в Берлин и быть рядом с Дитрихом[837]. Мария решила жить с родителями своего возлюбленного — тем более что он всегда надеялся на это и мягко подталкивал ее к такому шагу.
Дитриха решение Марии обрадовало, но он понимал, чем это грозит. Бонхёфферы были не столь демонстративны, как Ведемейеры, и он писал Марии, «в нашей семье многое остается недосказанным»[838]. Такая сдержанность требовала от Марии терпения. В будущем всех ждали еще более страшные времена, требующие крепости духа. Но Дитрих писал, что они оба обладают внутренней силой и все выдержат. «Бог знает, что человеческое сердце сильнее всего на Земле».
Бог испытывал сердца всех немцев. У Эмми Бонхёффер состоялся весьма непростой разговор с мужем Клаусом. Тот не участвовал в заговоре Штауффенберга непосредственно, но обсуждал реорганизацию правительства после устранения Гитлера. Что ей делать, если Клаус тоже попадет в облаву гестапо? «Ты ничего не сможешь сделать, — ответил муж. — Это все равно что попасть в логово льва. Постарайся спасти собственную жизнь ради наших детей»[839].
Навещая своего мужа в госпитале в Потсдаме, Кристина Донаньи сообщала ему последние новости — шепотом или посредством зашифрованных записок. Узнав о самоубийстве Вернера Шрадера, Ганс очень расстроился, а затем задал естественный вопрос: что случилось с «Хрониками позора»? Кристина вновь обратилась с вопросом к Фридриху Перельсу. На этот раз он ответил, что все документы закопаны «в охотничьем домике Шрадера близ Люнебурга», южнее Гамбурга.
После покушения 20 июля Кристину лишили возможности навещать мужа — с августа ей было отказано в посещении. Вскоре после этого у Ганса появились новые поводы для волнений: 22 августа Франц Зондереггер перевел Донаньи в концлагерь Заксенхаузен. Это стало тяжелым ударом. Ганс не знал, сможет ли еще увидеть жену, и боялся за свое здоровье в таких тяжелых условиях.
Донаньи доставили в Заксенхаузен на носилках и отправили прямо в лазарет. Он не мог сам ни умыться, ни поесть. Это никого не волновало. Он находился в концлагере. На следующий день гестаповцы допрашивали Донаньи более восьми часов — настоящий марафон оскорблений и унижений. Он умел молчать и давать уклончивые ответы, но агрессивные допросы продолжались — по несколько раз в неделю.
Одно было ясно: рекомендация Гельмута Куртцнера заморозить дело Донаньи и Бонхёффера более не действует. Последнее слово оставалось за фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем, а он находился в «Волчьем логове», когда взорвалась бомба Штауффенберга. Перспектива суда и казни стала явной как никогда.
Двадцать третьего августа, на следующий день после того, как Донаньи забрали из больницы, Мария фон Ведемейер приехала в тюрьму Тегель. Она была очень подавлена, но к Бонхёфферу вошла «свежей и в то же время решительной и спокойной»[840]. Мария рассказала о неожиданном переводе зятя в Заксенхаузен — дурной знак. Но Бонхёффер продолжал вести «нормальную» жизнь — читал, размышлял, писал (он готовил книгу об «истинном смысле» христианской веры) и почти каждый день переписывался со своим верным другом, Эберхардом Бетге. Впрочем, пастор думал и еще кое о чем — о бегстве из тюрьмы.
Охранник Кноблох был готов помочь Бонхёфферу. Вместе они разработали план: Кноблох должен был вывести из тюрьмы механика, который только что закончил работу… «Механиком» мог оказаться Бонхёффер в рабочей униформе… Главное — выйти из ворот тюрьмы.
В воскресенье, 24 сентября, сестра Бонхёффера, Урсула, ее муж Рюдигер Шлейхер и их дочь Рената приехали в дом Кноблоха в северной части города. Они передали ему деньги, продуктовые карточки, униформу механика и кое-какую одежду для Дитриха. Родные Бонхёффера связались со священником из шведского посольства в надежде, что он сможет переправить обоих беглецов в Швецию.
Бонхёффер хотел бежать в начале октября — чем раньше, тем лучше, поскольку ситуация после 20 июля не упрощалась. Напротив, хватка гестапо становилась все сильнее. В конце сентября Хельмута фон Мольтке перевели из Равенсбрюка в тюрьму Тегель — отношение к нему явно стало более суровым.
Первого октября семью Бонхёффера ожидал еще один удар. Мирное воскресное утро обернулось кошмаром. Клаус Бонхёффер был у сестры, когда в дом вломились гестаповцы. Его поместили в Моабитскую тюрьму. Клаус знал, что это может случиться, и даже подумывал о самоубийстве, но семья его отговорила.
В следующую ночь в дверь Урсулы Шлейхер вновь постучали. Кноблох принес известие: Дитрих отказался от мыслей о бегстве. Слишком высоки риски для родных. Если Дитрих бежит, на Клаусе отыграются — его ждут суд и казнь. Кроме того, обязательно пострадают Мария фон Ведемейер,
