Она повернулась к соседям и начала рассказывать, прикрыв глаза тяжелыми, в жилках веками.

Пассажиры подошли ближе. Рассказ всех заинтересовал.

— Говорят, — начала она, — будто у них в крепости имелся флаг, вроде как заколдованный. Тот флаг выткала старая мастерица в Ленинграде и подарила сыну. А сын-то и был самый главный в крепости. Поднимали они флаг вот на этой колокольне… Ну, немцы осерчали. Сто пушек подкатили. Бьют. А флаг не шелохнется. Раз всю колокольню полымем обнесло. Сник огонь. А красное полотно, материнский-то дар, вьется, целехонько…

Паренек усмехнулся. Рассказчица строго посмотрела на него.

— Не веришь? Вот хоть у военного спроси. Как думаешь, быль то или небылица?

Женщина обращалась к седоватому человеку в гимнастерке. Володя слушал ее рассказ, боясь помешать. Ведь это начало легенды. В ней, как всегда бывает в народной молве, чудесное сплетается с действительным. И, наверно, давно уже тот сказ ходит по Приладожью, дивятся ему, верят и не верят.

— Я считаю, — ответил седоватый, — такое могло случиться. Дело возможное…

Иринушкин смотрел на крепость. Там сейчас должен был находиться Валентин Алексеевич и с ним кто-то еще из боевых друзей. Тянет к себе эта землица, тянет, навек породнились с нею.

На острове никого не видно. Не слышно и голосов.

Володя ждал встречи с товарищами. Но все время его не покидала мысль о другой встрече. Он смотрел на крепость, а видел худенькое девическое лицо, легкие, летящие волосы… Алла, конечно, не знает, что он здесь. Ох, добраться бы поскорее до Леднева…

Мог ли Володя подумать, что долгожданная встреча произойдет не в Ледневе, а сейчас, сию минуту, здесь.

Пассажиры на пристани задвигались, засуетились. Наконец-то показался катерок-перевозчик.

Беленький, чистый, быстрый, он без всякого усилия преодолевал течение. Перед крутым кованым носом взлетали прозрачные струи.

Вот уже слышно, как весело и четко стучат моторы. Вот катерок разворачивается. Матрос размахнулся, чтобы бросить чалку.

Иринушкин читает выведенное крупными синими буквами на борту: «Алла Ткаченко».

Он не сразу понял, что это значит. Вместе со всеми, толкаясь, спешит к трапу. На катере впился глазами в прикрепленные к ходовой рубке пробковые круги, и на них прочел то же имя: «Алла Ткаченко».

Тогда Володя бросился разыскивать кого-нибудь из экипажа. Все были заняты погрузкой. Когда катер отошел, юноша в белом кителе, в фуражке с форменной золотой «капустой» ответил на вопрос солдата спокойным, вежливым голосом. Ему, очевидно, часто приходилось давать объяснения любопытным пассажирам.

— Наш пароход, — он так и сказал: «пароход», — носит имя героической девушки. Она работала во время Отечественной войны на речном транспорте, была таксировщицей.

— Была? — тихо спросил Володя.

Юноша не обратил внимания на вопрос и тем же тоном продолжал объяснять:

— При налете фашистской авиации на склады в поселке Леднево Алла Ткаченко погибла в огне.

— Но ведь она собиралась на Большую землю, учиться?

Молодой речник только сейчас внимательно посмотрел на спрашивавшего.

— Нет, она не уехала, не успела. Я знаю, я сам ледневский…

Ссутулясь, Володя подошел к жестяному бачку и до краев наполнил привязанную кружку. Он пил жадными, долгими глотками.

Слышал, что речник о чем-то спрашивает его, но никак не мог понять о чем.

— Пожалуйста, — сказал он, — подкиньте меня к крепости.

Иринушкин попросил об этом вовремя, так как показались уже створы левобережья.

Катер взбурлил поверхность реки и подошел к острову. Володя соскочил на узкую деревянную кладочку.

Вода отлетела с винтов и прозрачной полосой накрыла берег.

Г Л А В А  XXXIII

ЯБЛОНЬКА　

В крепости не было ни дорог, ни тропинок. Высокая трава в половину человеческого роста колыхалась меж стенами. В каменных расселинах выросли тонкие деревья.

Иринушкин крикнул:

— Э-эй!

Ответило эхо. Оно долго перекатывалось, становясь все тише.

Иринушкин снова крикнул:

— Э-эй!

И опять глухие отзвуки пошли по каменным громадам.

Тогда Володя взглянул повыше и увидел три фигуры, стоящие во весь рост на стене, которая отделяла большой двор крепости от цитадели. Иринушкин сразу узнал их: почтарь Евгений Устиненков, ефрейтор Калинин и Валентин Алексеевич.

В следующую минуту они уже прыгали с камня на камень вниз. Володя бежал им навстречу. Он сильно махал руками, вправо, влево — через траву нелегко пробиться.

На середине двора они встретились, обхватили друг друга и долго молчали, пряча лица.

— Как тебя занесло сюда? — задал вопрос Марулин.

Пулеметчик рассказал, что был у него дома. 

— Ну, пойдем, пойдем! — торопили его товарищи.

В цитадели, среди притоптанных зарослей, горел костер. Над ним булькала вода в закопченном котелке. На земле лежали ломти хлеба, вскрытые банки консервов, баклажка с завинченной пробкой. Все было подоходному, по-солдатски.

Товарищи рассказали Володе, что нашли друг друга так же, как он их, в первый день возвращения, по июньским адресам. Они давно уже сговорились съездить на заветный островок, долго выбирали подходящий день. И вот сегодня удрали от городской духоты на ладожский простор.

Иринушкин смотрел на лица друзей, находил в них новые черты. Но в общем-то они не очень переменились. Только одеты по-разному. На Марулине — поношенный китель, на Константине Ивановиче — гражданский пиджачок, Устиненков — в старой гимнастерке.

Володя спешил узнать, что с остальными солдатами гарнизона, где они. Товарищи рассказывали наперебой: кто на заводе работает, кто на верфи, а кто в госпитале ремонтируется.

И вдруг разговор оборвался. Все четверо услышали, как шумит трава, упруго гнется на стеблях.

Иринушкин заметил, что друзья смотрят на него, и понял, что они все знают. Ведь и они приехали на остров на том же катерке и, разумеется, прочли имя на его борту. А сейчас молчат, будто щадят его, безмолвно спрашивают: все ли говорить?

Пулеметчик не выдержал молчания.

— Кого еще нет?

Валентин Алексеевич содрал с головы кепку, которая так не шла к воинскому кителю, вытер ею потное лицо.

— Степан наш погиб. В Прибалтике похоронен. Под Нарвой, в сорок четвертом, убили Ивана Ивановича…

У тлеющего костра сидели четыре солдата и смотрели в высокое небо. Они прислушивались. Им казалось, что в стенах крепости живут отгремевшие звуки, — сейчас вот запоет летящий свинец, и дневальный крикнет: «В ружье!»

Но все было тихо. От теплой земли поднимался настоенный полынный дух…

Марулин пододвинул к себе заплечный мешок и принялся его развязывать. Из мешка вытащил маленькое зеленое деревце, с обернутой бумагой вершинкой, с примятыми листочками, и все увидели, что это саженец яблони. С корней посыпались комочки земли.

Солдаты поняли