Но вот основательно уже притомившаяся ребятня еще издали узнала неторопкого своего мерина, расхлябанную детдомовскую колымагу и невозмутимо восседающего в ней тучного завхоза Вегеринского. Позабыв об усталости, мальчишки радостно замахали ему руками, заорали и, побросав узлы, с гиканьем и свистом кинулись наперехват.

«Господи!.. Да никак то наши хлопчики идуть?.. Чего же это такое с ними приключилось?» — сердце у Семена Петровича испуганно замерло. Он выпучил водянистые свои глаза, привстал на телеге и что было силы вытянул ни в чем не повинного мерина кнутом…

9

Теперь ребята старались как можно реже выбираться на улицу, больше сидели в спальнях или слонялись по коридору: нагрянули настоящие предзимние холода.

Затяжных промозглых дождей и распутицы, которых со дня на день тревожно ждали и опасались взрослые люди — покуда кое-как одетая и разутая детвора работала в поле, — в том тяжком году так и не наступило. Правда, после возвращения ребят в детский дом, с недельку еще примерно покрапало, поморосило да обило ветром с оголенных деревьев последнюю жухлую листву. И на этом все кончилось.

Но затем однажды ночью сплошные облака будто нехотя расступились, и в образовавшемся между ними провально-черном разрыве с высоты бело и мощно засияла луна. Ничем не замутненный ее свет вдруг как бы наполнил сырой и мягкий осенний воздух звонкой упругостью, сделал его по-зимнему студеным и резким.

А выскочивший в то позднее время на улицу по малой нужде заспанный и продрогший Славка Комов — топоча босыми пятками по обжигающе стылым ступенькам крыльца и поглядывая изредка в задумчивости на небо — самолично видел, как внезапно вылупившаяся из-за туч луна, оставаясь на одном месте, стремительно понеслась куда-то посреди взлохмаченных, голубовато и нежно подожженных ею спереди, молочно-сизых глыб, которые — словно бегучая волна остроносую лодку — плавно обтекали ее выпукло обозначенный, грозный и нестерпимо сияющий лик.

К утру на присмиревшую землю и на все, что сейчас недвижимо и безжизненно покоилось на ней вокруг, пал серебристый иней.

В детдомовском саду — под яблонями — на рубчатых краях свернутых трубками пегих листьев, на кое-где все еще мокро зеленеющей траве и на обломанных тонких стеблях встопорщились мелкими иголками пушистые наросты. Берега незамерзших луж во дворе как бы посыпали солью; они вроде подсохли, растрескались и затвердели, а от них робко потянулись во все стороны стрельчатые полоски прозрачного льда, еле приметные на темной и спокойной воде…

Похолодало, конечно, и в ребячьих спальнях. И если раньше мальчишкам удавалось кое-как отогреваться под потертыми казенными одеялами да всяческим подсобным тряпьем, то теперь без горячей печки приунывшим пацанам уже никак нельзя было обойтись.

С наступлением крепких заморозков особенно много хлопот добавилось старшим ребятам, которым Юрий Николаевич вменил в обязанность обеспечивать топливом кухню и прочие детдомовские помещения. Из старших воспитанников один только Женька Першин, которого вообще перевели в спальню малышей, под опеку неутомимой Людмилы Степановны, был освобожден от этой всеобщей дровяной повинности. Впрочем, он покуда едва-едва лишь начинал ходить, и поэтому проку от него все равно не было никакого.

Очень туго было в детском доме с теплой одеждой, а еще хуже — с обувью. Некоторые ребятишки, правда, сумели-таки сберечь довоенные свои ботинки или загодя раздобыть себе на стороне хоть какую ни есть обувку: сыромятные постолы, ватные бурки, старые галоши… Теплым барахлом, равно как и обувью, ребятня пользовалась в основном поочередно. И кое-как снаряженные общими усилиями мальчишки по-прежнему с рассвета и дотемна рыскали по городу.

Пацаны, однако, шныряли теперь повсюду уже не только в поисках съестного, а и в надежде надыбать в каком-нибудь глухом закоулке нетронутую деревянную огорожу, за коей не таилось бы ни свирепого пса, ни злющего хозяина с дрыном; углядеть да выворотить подгнивший стояк давным-давно сгинувших ворот либо разыскать где-нибудь на задворках благополучно улетучившегося в нети бывшего присутственного учреждения никем ранее не обнаруженную кучку затоптанного и перемешанного с землей каменноугольного крошева.

Везло, конечно, далеко не всегда и не всем ребятам. В нетопленых комнатах продрогшая пацанва нередко «играла на зубариках». Но труба над крышей детдомовской кухни победно дымила каждый день, а это было сейчас, пожалуй, главным…

Вечерком иной раз в спальню к старшим мальчишкам наведывался Юрий Николаевич. По-домашнему распоясанный, плохо бритый, облаченный в пузырчатые на коленях штаны, растоптанные валенки и донельзя затасканный свитер, из глубоко отвислой горловины которого торчала тонкая и длинная, как у гусака, жилистая шея; в наброшенном на острые плечи стеганом ватнике, — совсем исхудавший и нестрогий с виду директор зябко потирал руки, легонько хукал перед собой в пустоту и, узрев в неверном свете коптилки клубящийся возле губ парок, сокрушенно покачивал головой.

— М-м-м-да-а-а… Что-то прохладненько нынче у нас с вами, ребята, — трогая чуть нагретую жесть обшарпанной круглой голландки, с какой-то стеснительной виноватинкой в голосе замечал Мизюк. — Ну, да ничего, дети… Придется еще немного потерпеть. Семену Петровичу обещают в управе выдать ордер на дрова. Тогда мы с вами, ребята, поедем в лес, сами себе нарубим, привезем…

— Ага, они ему выдадут!.. Пускай карманы шире держит, — недоверчиво гундосил какой-нибудь вовсе простуженный и сопливый шкет.

— Что ж, вполне возможно, — не вступал в спор покладистый директор. — Но давайте-ка, ребята, все-таки будем надеяться на лучшее. Да-да, ребята, будем надеяться…

— Ну вот, огольцы!.. А я вам про чего говорил? Сначала в поле нас погнали, теперь — в лес… В чем же-нам туда ехать-то? Голыми да босыми, что ли? — вяло принимался за свое неугомонный Генка Семенов и, отворачиваясь от Мизюка в темноту, потише уточнял: — У нас вон и без того — один рубит, а семеро в зуб трубят…

— Что-что ты сказал, Семенов? — не расслышав как следует, директор настороженно клонил к нему оттопыренное и прозрачно-розоватое против мигающего света коптилки, поросшее волосинами ухо. — Так ты утверждаешь, что уже рубят?.. Кто рубит? Где?..

— Да нет!.. Он ведь просто шутит, Юрь Николаич!.. — сдерживая ухмылки, мальчишки торопились направить вдруг опасно вильнувшую беседу снова в нормальное русло. — Разве у нас холодно? Нам тут лишь бы до лета как-нибудь перекантоваться… Мы завтра так накочегарим — жарко будет!.. Верно, пацаны?..

— Ну-ну, посмотрим…

Мизюк успокоенно присаживался на чью-нибудь постель. Ребята окружали его, и мало-помалу затевался ставший уже привычным для всех заманчивый и неспешный разговор о том, какая сытная, привольная и безоблачная житуха наступит у них с приходом лета…

— Вишни начнутся, яблоки…

— Не, сперва черешня поспеет…