Тигр отключается, а мне прилетают два сообщения. Смс. И фотка.

Смс короткая: “Марина, я уезжаю в Москву, выхожу замуж за Тошку. Документы из универа заберу позже. Предупреди там в деканате и Колеснику скажи. Удачи тебе!”

А на фотке Вася в постели с Весом.

Она лежит, уткнувшись носиком ему в плечо, глаза закрыты, светлые волосы змеями по груди. Фотка свежая, потому что на шее малышки отчетливо видны следы зубов Лехи. Это мы в последний раз круто пожестили, я запомнил.

Фотка эта — пересыл с телеги Веса. Подписана: “Моя будущая жена”.

За кадром слышу какой-то посторонний жуткий звук.

И скрежет.

И не сразу понимаю, что это я рычу. Как зверь, как какой-нибудь гребанный оборотень в полнолуние. И зубами скриплю одновременно.

— Блять, Игнат! — отец кидается ко мне, пытается отобрать опасно скрипящий телефон, но я не даюсь, хриплю, словно зомбак, стискиваю проклятый гаджет, прижимаю его к животу, — Игнат! Да еб твою… Охрана! Врача! Врача сюда! Вы нахуя его по башке так били? Я разъебу тут всех, если у него чего-то будет!

Влетает бригада охры, между ними затесался мужик в медицинском костюме.

Меня тут же, на стуле, держат и всаживают в вену укол.

В голове все плывет на мгновение, а затем…

Затем становится холодно. И мертво.

Я смотрю отрешенно, как мой телефон кочует к отцу, как он смотрит сообщения, фото. Хмыкает.

Поднимаю на него взгляд.

Если хоть что-то пизданет сейчас, клянусь, я из пола выверну этот гребанный стул и разъебу о его башку.

Но отец меня хорошо знает. Потому молчит.

Кидает телефон на стол, жестом отсылает охру и врача, ждет, пока закроется дверь.

— На, кури. — Всовывает мне в рот сигарету, сам тоже прикуривает, отходит к окну, забранному решеткой.

— Мне жаль.

Не отвечаю.

Мне похуй на его слова и его жалость.

Смотрю только на телефон, где застыла картинка.

Малышка, такая нежная, мягкая после сна. Я знаю, как она обычно выглядит, едва-едва пробуждаясь, столько фоток ее тут, на этом же телефоне. В постели, голенькой, прикрытой волосами, с сонно чмокающими зацелованными губками, замученной, затисканной мной и Лехой…

В голове от одного воспоминания взрываются фейерверки, и я рычу снова.

Отец не поворачивается, смотрит в окно.

— Так бывает, сын.

Он очень редко со мной говорит таким тоном, особенно в последнее время. Чаще или рычит или нахуй шлет. Высокие у нас отношения, да.

— Надо идти дальше. Вы с Камнем вперлись. В той тачке был полный фарш, начиная от мета и заканчивая фальшивыми бабками. О чем вы думали, когда соглашались перегнать, даже не хочу представлять. Суть в том, что я не вытащу вас обоих.

— Его вытаскивай.

Отец поворачивается ко мне, выгибает бровь.

— Альтруист? Или сдохнуть решил? Из-за бабы?

— Не говори о ней.

— А я не о ней. Я о тебе, долбаке.

— Сам все решу.

— Решишь ты. Решальщик, блять.

— Я сказал…

— Заткнись, — тон отца до такой степени жесткий, что я реально замолкаю. — Я сказал, что вытащить вас обоих не могу. Но смягчить могу. Ему. Если все подпишешь, то он уедет не на восемь лет, а на три года.

— А я?

— А ты — в закрытую военную часть. На контракт. Пока все не утрясется.

— Нет. Если подпишу, получится, что Камень паровозом пойдет…

— Если не подпишешь, то ему не скостят. Он сам подпишет.

— Вряд ли.

Отец щурится на меня, затем усмехается.

— Повезло тебе. У меня таких друзей не было. Он не подписал, да. К нему подходили насчет скидывания на тебя паровоза. В обход меня хотели меня поиметь. Он послал нахуй.

Молчу, никак не комментируя. Но и не сомневаясь, что Каменюка именно так и сделал. Потому что упертый правильный дурак.

А я его подставил.

Я всех подставил.

И наша девочка…

Какого хуя, Вася?

Не могу сдержать стон, роняю горящий лоб на столешницу.

— Башкой не бейся, там и так мозги отбитые.

— Похуй.

Сажусь ровно.

— Все. Я не буду подписывать ничего, понял? Я не хочу, чтоб он шел паровозом. Это я ему предложил. Я нашел эту работу. Он не хотел, но потом согласился. Потому что бабки.

— Два идиота, — раздраженно выдувает дым отец, — ни одному из вас не пришло в голову, что это подстава? Кто будет такие бабки платить перегонщикам? Не задумался никто, что через тебя меня порежут?

Молчу.

Не задумывался.

Вообще.

Мысли не о том были.

Только о бабках. О том, что мы сможем на гонорар начать гонять тачки из Китая по параллельке. Как раз на пять новых мыльниц хватало. Там закупиться, растаможить в Казахстане, привезти, продать, накрутив триста процентов… Абсолютно реальная схема! Сделать так пару раз — и можно нормально стартовый вкладывать в развитие нового направления…

Съезжать, наконец, от Камня, с его халупы, брать хорошую хату, чтоб кровать была здоровенная. И радовать нашу малышку. Она заслуживала того, чтоб ее радовать.

А вышло…

— Хуево вышло, — словно слышит мои мысли отец. — Надо теперь выкручивать это все.

— Плевать.

Откидываюсь на спинку стула, дымлю судорожно сигаретой.

Мне реально теперь плевать.

На все.

Это словно… Как в вакууме оказаться. Где звуки глохнут, не долетая до тебя. И эмоции тоже глохнут. И это хорошо. Потому что иначе разъебал бы все вокруг.

Хороший укол.

Помог.

— Мне не плевать. У меня один сын. — Отец берет бумаги, пробегает взглядом, усмехается, — впрочем, мне твоя подпись нахуй не нужна. Сам распишусь.

— Экспертиза… — пытаюсь выковырять из стремительно улетающей в вакуум памяти новый аргумент.

— Да кому это надо? — хмыкает отец.

Забирает документы, подходит ближе, наклоняется, пристально глядя мне в глаза:

— Догнало тебя, да? Значит, сможешь сейчас выслушать и, может, даже понять. Потом. Девок — много. Жизнь — одна. Я тебе советую: забудь про нее. Она того не стоит. Мстить бабе — бесполезно. Бабы — бессмысленные гормональные существа. Ей было хорошо с вами в какой-то момент. А потом стало плохо, когда я тебе бабло обрубил. Ты скажешь “нет”, а я скажу “вспомни и подумай”. Вы для нее — приключение. Как и она для вас. Все. Отпустил. Ты — мой сын. У тебя все еще будет, поверь мне.

Он выходит из кабинета, прихватив телефон со стола.

А я смотрю на то место, где он лежал.

В голове, сквозь вакуум, дохлыми рыбами на дне бьются слова отца: “У тебя все еще будет…