– Только поэтому?

– Нет, ведь она может еще и выступить свидетелем защиты с моей стороны.

– А вы уверены, что сегодня свершится суд над вами?

– Ты сам намекнул мне на это.

– И вы покоритесь?

– Я принимаю вещи такими, каковы они есть, если не в моих силах изменить их.

– Но вы явились в Севилью не для того, чтобы умирать.

– Я явился сюда, чтобы докричаться наконец до небес, и не нахожу ответа. Твоя волшебная дверь до сих пор ничего мне не дала. Попасть сюда можно было и через обычную. Пошли-ка домой.

– А вы не хотите прежде повидаться со старым другом?

– Друзья наводят на меня тоску.

– Но этот теперь так близко, что было бы невежливо не поздороваться с ним. Глядите.

Луч белого света упал на памятник, и статуя начала поворачиваться на своем пьедестале, словно глиняный кувшин под руками гончара. Дон Хуан сперва опешил от неожиданности, а потом принялся громко хохотать:

– Дон Гонсало! Славный дон Гонсало! Скульптор, изваявший эту статую, был гением! Ты хорошенько разглядел ее, Лепорелло?

– Гляжу, гляжу и не перестаю дивиться. Прямо живой Командор.

– Нет, это портрет его души! Такой она и была. Чванливая, перекошенная, пустая! Ничего, кроме позы и жестов! Добрый вечер, дружище!

– Хозяин, не шутите так! Он ведь может и ответить.

– И отлично!.. Тогда я смогу отправить с ним послание в тот мир.

– Так вот ради чего вы сюда пожаловали!

– Может и так, подходящего посыльного у меня под рукой не нашлось. Ведь ты…

– Мне, хозяин, до завершения дела появление там заказано. А вот Командор, будь это в его власти, взялся бы доставить послание, я уверен. Ему лишь бы поважничать…

– Взгляни-ка на него. Он похож на посла, оскорбленного нарушением протокола. Словно, когда он входил в преисподнюю, ему пришлось пропустить вперед торговца тканями.

– А какое же послание вы хотели бы отправить туда, сеньор?

Дон Хуан на миг смешался:

– Знаешь, а ведь я и сам толком не знаю. Потому что те, кто сердцем вопрошает иной мир, довольствуются вопросом: существует ли Бог и вправду ли мы бессмертны. Но я таких сомнений никогда не имел.

– Тогда, хозяин, любой ваш вопрос окажется праздным.

– И все же я хотел бы спросить Господа: почему в сердце моем нет любви к Нему. И ответ пригодился бы большинству людей, ведь они тоже не любят Его.

– Так на этот вопрос вы и сами в силах ответить.

– Как и на все прочие, Лепорелло, почти на все. Тайны Божии столь сокровенны, что мы, люди, не ведаем даже об их существовании, и они не могут тревожить нас. А на то, что Бог не таит для себя одного, мы мало-помалу и сами станем находить ответы.

– Итак, от дона Гонсало нам проку немного.

Дон Хуан на мгновение задумался:

– Как знать. На самом-то деле величие заданному Богу вопросу придает не суть вопроса, а факт вопрошания. Само по себе это кощунство, особенно если вопрошающее сердце не опечалено и человек вроде меня спрашивает по чистой прихоти.

– Вот вам и способ постучаться в небесные врата.

– Да. Но что я спрошу? Ведь одно дело дерзкая выходка – на нее я всегда готов, а совсем другое – глупость, вот чего я страшусь. Я хотел бы выглядеть в лучшем свете – то есть задать уместный вопрос. Например когда я умру?

– И вы полагаете, небеса ответят вам?

– А я на это и не надеюсь. Я же сказал тебе, что это пустая формальность. Нужно воспользоваться случаем.

– Так воспользуйтесь!

– Что ты имеешь в виду?

– Окликните Командора.

Дон Хуан повернулся к Лепорелло и схватил его за плечи:

– Ты насмехаешься надо мной?

– Разве я посмел бы, хозяин! Окликните Командора. Иль боитесь?

Дон Хуан долго не сводил с Лепорелло глаз, потом отошел от него с надменной усмешкой:

– А разве не надо произносить какие-то заклинания? Ты не должен очертить круги или призвать дьявола?

– Я призываю себя самого, этого вполне довольно.

– Ах да…

– Ну же, решайтесь…

Дон Хуан снял с головы шляпу и низко поклонился статуе:

– Приветствую вас, дон Гонсало!

Тут мрамор задрожал и изнутри пробился грохочущий голос. Кипарисы у задней стены заволновались, а белесые облачка потемнели.

– Что за безумец отваживается… Что за нечестивец стучит во врата загробного мира?

– Дон Хуан Тенорио.

Статуя опять замерла. Будь это в ее власти, она бы в страхе отступила назад. Фигура отбросила шпагу и уронила шляпу, которая ударилась о землю с грохотом камнепада.

– Я – Дон Хуан. Вы помните меня? Сын дона Педро. Тот богач, которого вы намеревались обобрать.

– Тот, кто вероломно убил меня!

– Не будем преувеличивать, дон Гонсало. В руках у вас была шпага, как и нынче. Если вы не сумели воспользоваться ею…

– Моя шпага слыла непобедимой! Ты мог убить меня лишь ударом в спину!

– Вам известно, как все было на самом деле, так что оставим споры. И прошу вас, говорите потише. В вечерней тишине ваш голос кажется ослиным ревом.

– Я говорю так, как мне угодно! И коли сам Господь не запретил мне это, тебе и подавно не дано такого права! На небесах мой голос считается одним из лучших, и когда надо пропеть соло, бегут за мной.

– Не лгите, Командор, вы не на небесах.

– Как это не на небесах? А куда еще, по-твоему, может попасть дон Гонсало де Ульоа? На самые что ни на есть небеса, самые высокие, поближе к Богу, согласно моим достоинствам и моим титулам.

Дон Хуан отвесил новый поклон:

– Что ж, очень жаль. Я предполагал побеседовать с вами подольше. В преисподней у меня, скорей всего, есть друзья, и я хотел порасспросить вас о них. И даже выслушать ваши советы. Ведь не исключено, что и я окажусь в аду. Но раз вы на небесах…

Он повернулся к Лепорелло и сказал с показным смирением:

– Мы зря потеряли время. Командор спас свою душу.

– А вы спросите его, почему он стоит там, наверху.

Дон Хуан снова обратился к статуе:

– Мой друг, а он большой специалист по загробным делам, велит мне спросить, как вас занесло туда, наверх?

– Это большая привилегия. На небесах мне позволяют время от времени отлучаться, чтобы я мог послушать хвалы, которые живые воздают моей памяти.

– И вам это нравится?

– Это часть дарованного мне блаженства.

Лепорелло прошептал на ухо Дон Хуану:

– Смерть не изменила его, хозяин. Он будет врать до Судного дня.

– А может, это часть кары, и тогда…

– Нужно смириться.

Статуя там, наверху, пришла