остаточки лежали в котомке у Киюшки. Немецкие диверсанты у всех троих опять не выходили из головы.

Озираясь, в поту и в тревоге, побежали от земляничной горушки. К счастью, лес начал редеть, вновь пошли поляны с покосами, и вскоре открылось широкое паровое поле. Навозные колыжки, налаженные к завалке, усохли, их не успели раскидать и запахать. Две-три початые полосы так и остались недопаханными, в одной, на самой средине, торчал железный плуг с оглоблями.

Поле было совершенно безлюдным. Носились над ним крикливые чибисы, медленно, тихо шли над ним белые, словно ватные облака, но никто не пахал паренину, никто не заваливал обсохший навоз. Подруги враз догадались, куда подевались здешние пахари.

— Девки, девки, каменья-то на полосах до чего много, каменье-то до чего добро! — приговаривала Фаинка. Маруся с Киюшкой не приставали к разговору и торопились дальше. Обе то и дело оглядывались, нет ли погони.

Фаинка вздумала подразнить Марусю:

— Хоть бы лейтенант догонял! От ево-то мы бы не стали и убегать, правда ведь, Маня?

— От Лелечки тоже не побежим! — не осталась в долгу Маруся, и Фаинка прикусила язык.

Дорога вывела к гумнам. Деревня встала на пути вспотевших беглянок. И опять решили не заходить на деревенскую улицу, чтобы никому не показываться на глаза. Не дай Бог как раз в этой деревне и ждут их милиционеры либо начальство из сельсовета. Только перелезли через изгородь, и, как назло, бабы с серпами. Хотели спрятаться за гумно, однако ж было уже поздно. Пришлось останавливаться. Бабы тоже остановились.

— Девушки, вы чьи? — спросила старушка в белой рубахе. — Откуда экие?

— Здравствуйте, — поздоровалась Киюшка. — Мы дальние.

Женщины заговорили все сразу:

— Больно добры девки-ти, наверно, с окопов.

— Дак откуды баские экие? Куды направились?

— Мы на Кириллово, а после еще дальше.

— Дак ведь в Кириллово не по этой дороге. Что вы, Господь с вами!

Начали объяснять дорогу на Кириллово, заспорили между собой, перебивая друг дружку.

— Не ланно оне пошли, не ланно! — махала руками одна.

— Чево не ладно? — не соглашалась другая.

— Правда, правда, можно и тут, — вступилась третья.

— Да ведь заблудятся!

Еле разобрались. Велено было зайти в деревню, пройти в тот конец и через другой отвод выйти в овсяное поле да через лес. А там дорога колесная до Иванова Бора. И чтобы где надо — у людей спросить. Будет какой-то мост, а после будто бы взять левее и все вдоль да подле реки. Сколько верст, никто ничего не сказал.

— А миличию-то не бойтеся, нетутка миличии тутотка! — издалека вослед кричали женщины. — Ежели только у реки караулят, а тут нету.

Девки так все и сделали, как было сказано. Просвистали они деревней как угорелые. Без всякой оглядки вышли в овсяное поле и, чуть не бегом, по колесной дороге, к лесу. Как будто за тем лесом и дом, и родимая маменька.

— Мы куда к ночи-то выйдем? — спросила Маня Киюшку. — Тебе чего хозяйка-то сказывала?

— А то? Утром, грит, идите прямо на солнышко, в обед чтобы оно было справа, а вечером чтобы в спину пекло. Вот, грит, ночуете где-нибудь, утром — через реку да и въедете прямо в Кириллово.

Солнце и правда пекло с правой руки. Пошли еще шибче. Все трое надолго замолчали. Дорога была сухая, колея шла ровно. Фаинку пропустили вперед. Сперва она начала балабонить что-то насчет Лелечки, затем заговорила про дом.

— Сколько дней пичкались! Давно бы надо домой стелелехивать, давно бы дома были.

— А зря и боялись твоего Лелечку, — согласилась Киюшка. — Это ты ему потачку дала, вот он и привык за пазухи лазать.

— Нет уж, нет уж, Киюшка, — не согласилась Фаинка. — Я как двинула его локтем в рыло, он от меня враз отскочил. А вот ты-то домой придешь, уж Колюшка твой от тебя не отскочит. Чего будешь делать-то?

Киюшка промолчала. Она остановилась, чтобы переобуть сапоги. Фаинка с Марусей тоже решили переобуться.

— Я от тебя не отступлюсь, Киюшка, нет, не отступлюсь, пока не расскажешь, — по-сорочьи трещала Фаинка.

— Про чево рассказывать-то?

— А про первую ночку. Вишь, мужика оставила одного, и сама на окопы.

— Не расстраивай ты ее! — остановила Фаинку Маруся, когда все трое уселись на траву.

— Нет уж, нет уж, все равно узнаю.

— Да чево узнавать-то будешь?

— А про первую ночку!

Киюшка рассердилась:

— Выходи сама да и узнавай! Вон Лелечку как завлекла.

— Нашто мне ево. Как бы лейтенант.

Фаинка стащила сапог с Киюшкиной ноги. Запах от пропотелых портянок отшиб у девок прежнюю тему. Они решили у первой же речки постирать не только портянки, но и еще кое-что.

— Стыд-то какой. Тяпушка и в сапогах!

Фаинка воротила на свое:

— Ладно лейтенанта нет, а то бы он в лес убежал от этого духу. А Колюшка-то? Ведь и на постелю не пустит.

— Отстань к водяному! — всерьез заругалась Киюшка.

— Скажешь еще, выдергаю волосья.

Фаинка хихикнула:

— Где, с какого места дергать-то будешь?

— Уж я-то знаю, где у тебя свербит.

Маруся рот ладонью зажала: «Бесстыжие!». Все трое давай хохотать. Опомнились, схватили котомки. Фаинка опять бежит впереди. На ходу начала представляться. Пустую котомку с кашемировкой превратила в гармонь. Играет как бы и поет под ротовую игру ребячьи песни:

Тыры-тыры-т ыры-т ыры. Тыры-тыры-т ыры-т ыр. Ох, кто бы нас задел, Эдаких молоденьких, Мы бы всех перестрылели Из наганов новеньких. Тыры-тыры-т ыры-т ыр.

Жара, оводы так и лезут на девичий пот. Фаинка, хоть и голодная, знай наяривает:

Я мальчишка фулиган, Меня судили за наган…