тому, чтобы имперское правительство в один момент не оказалось лишенным всех рычагов власти. Ведь 15 февраля 1924 г. — спустя день после издания Третьего постановления о чрезвычайном налогообложении — закончилось действие закона о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству от 8 декабря 1923 г., и о новых чрезвычайных полномочиях для кабинета Маркса не могло быть и речи. Социал-демократы, коммунисты и немецкие националисты после очередного созыва рейхстага 20 февраля 1924 г. неоднократно выступали с инициативами, направленными на изменение или отмену различных постановлений, принятых во время действия обоих чрезвычайных законов. Социал-демократы в первую очередь стремились к отмене постановлений о сокращении штатов и о продолжительности рабочего времени, а также хотели заменить налог с арендной платы на надбавки к налогу на имущество. Но правительство опередило голосование в рейхстаге. 13 марта 1924 г. по ходатайству кабинета рейхспрезидент распустил рейхстаг. Скорее всего аргументом, повлиявшим на Эберта, стало мнение о том, что изменение Третьего постановления о чрезвычайном налогообложении нанесет вред новой валюте. Новые выборы в рейхстаг были назначены на 4 мая 1924 г. Вместе с тем срок действия полномочий рейхстага, избранного 6 июня 1920 г., в любом случае закончился бы четырьмя неделями позже{257}.

Партии, которые были временно запрещены на территории рейха, включились в избирательную борьбу с активностью, которая задним числом поставила под вопрос действенность государственных репрессий и подтвердила скептические оценки Северинга. Коммунисты после поражения «немецкого Октября» прошли через фазу ожесточенной борьбы левого и правого крыльев партии, закончившуюся явной победой крайне левых. Коминтерн и РКП(б) сделали все, чтобы изолировать «правое» крыло во главе с Брандлером и Тальгеймером. Их обоих представили как послушных эпигонов Троцкого и Радека, отстранение от власти которых стало общей целью тройки в составе Сталина, Зиновьева и Каменева, образовавшей после смерти Ленина 21 января 1924 г. новый центр власти в Советском Союзе. Но даже для левого Зиновьева полевение в КПГ зашло слишком далеко. На партийный съезд во Франкфурте в апреле 1924 г. большей частью безработными членами партии были избраны преимущественно «левые» делегаты, которые, в свою очередь, выбрали руководство, в подавляющем большинстве состоявшее из ультралевых. Среди них были такие интеллектуалы, как Рут Фишер, Аркадий Маслов, Вернер Шолем и Артур Розенберг, а также представитель революционного пролетариата — портовый рабочий из Гамбурга Эрнст Тельман — человек, пользовавшийся особым доверием Коминтерна. Менее радикальные коммунисты, несмотря на поддержку Зиновьева, оказались в меньшинстве. «Правая» Клара Цеткин вообще не была избрана в руководство партии.

Решения партийного съезда носили отчетливый отпечаток авторства ультралевых. Делегаты заявили, что их целью является «окончательное искоренение остатков брандлеризма», свели тактику единого фронта к «революционному методу агитации и мобилизации масс» и объявили «борьбу насмерть» как социал-демократам — «реформистам», так и немецким националистам. Главной задачей партии съезд назвал «организацию революции». Для этой цели должны были быть созданы политические рабочие советы, которые сплотили бы пролетариат для вооруженной борьбы. Кроме того, КПГ, которая все еще сильно была похожа на социал-демократическую партию, должна была перестроиться на нелегальные методы ведения борьбы, а это могло быть осуществлено только в том случае, если бы партия основывалась на производственных ячейках. Таким образом, если русские коммунисты немногого добились на франкфуртском съезде со своими требованиями в отношении состава персонального руководства КПГ, то в своей структуре КПГ последовательно проводила все больше изменений, давно ожидавшихся от нее большевиками и ведущих к большевизации германской партии{258}.

Партии крайне правых оставались под запретом на уровне земель также и после отмены военного положения, что, впрочем, не помешало им принять участие в предвыборной борьбе. Часть распущенной НСДАП вступила в союз с Немецкой народнической партией свободы, чтобы совместно сражаться за голоса антисемитов и крайне правых. Вхождение «народников» в союз с партией, в названии которой фигурировало слово «социалистическая», конечно же, вызвало в некоторых буржуазных кругах сильное недоверие. Северо-западная немецкая «Хандверк-Цайтунг» рассматривала немецких «народников» и национал-социалистов в апреле 1924 г. как «настоящее движение рабочих» и предостерегала от «большевистского яда в черно-бело-красной упаковке». Но уже выборы в баварский ландтаг 6 апреля показали, что многих избирателей ни в коей мере не испугала радикальная поза правых экстремистов: «Народнический блок», в избирательном списке которого присутствовали имена многих национал-социалистов, получил 23 из 129 мандатов — столько же, сколько смогла набрать СДПГ{259}.

Из всех партий самый большой упор на защиту интересов пострадавших от инфляции сделала Немецкая национальная народная партия. Полное восстановление прав кредиторов стало важнейшим избирательным лозунгом ДНФП. Надежды на хорошие результаты выборов немецкие националисты питали также по другой причине: праволиберальная конкурирующая партия — ДФП — переживала процесс раскола. 12 марта 1924 г. конституировалось Национальнолиберальное объединение, поставившее себе целью «воздействовать на Немецкую народную партию в направлении осуществления ею строго национальной и антисоциалистической политики». За его образованием стояли представители тяжелой промышленности, концентрировавшиеся вокруг Гуго Штиннеса (умершего через несколько недель после этого, 10 апреля 1924 г.). Какую политическую цель преследовали инициаторы Национально-либерального объединения, ясно выразил в своем выступлении в апреле на совместном съезде Имперского союза немецкой промышленности и Общества союзов немецких работодателей Альберт Фёглер, генеральный директор концерна Штиннеса. «Надпартийное государство принадлежит прошлому, — заявил он. — Мы надеемся, что нам удастся возродить его для будущего».

Руководство Немецкой народной партии ответило на отпадение «национальных либералов» заявлением о том, что подобная особая организация внутри партии невозможна и неприемлема. 7 апреля правление партии, ссылаясь на заявление ЦК, исключило из своих рядов членов Национально-либерального объединения, в том числе Фёглера и синдика торговой палаты Эссена Рейнольда Кватца, на что те, в свою очередь, ответили призывом к избирателям поддержать на выборах ДНФП. Вслед за этим на своем партийном съезде в Ганновере в конце марта Немецкая народная партия заявила, что социал-демократия продемонстрировала в имперском правительстве свою неспособность к управлению, и теперь на руководство государством «в силу исторического развития и своих свершений для немецкой культуры и экономики» претендует немецкая буржуазия. Однако следующее предложение оставляло открытой дверь для создания Большой коалиции: «Не должен быть отвергнут никто из тех, кто стремится, воодушевленный патриотическим духом, участвовать в возрождении сильной Германии»{260}.

Партия, к которой был обращен этот призыв — СДПГ, начинала предвыборную борьбу за места в рейхстаге в состоянии такой внутренней разрозненности, как никогда ранее. Поводом для внутрипартийного раздора послужил затянувшийся на многие годы так называемый «саксонский конфликт». 14 декабря 1923 г. саксонская ДДП вышла из правящей коалиции под руководством социал-демократа Феллиша, образованной в Саксонии в конце октября 1923 г. В результате министр-президент был вынужден объявить об отставке своего правительства. 4 января 1924 г. большинство социал-демократической фракции в местном ландтаге, после конфиденциальных консультаций с руководством