что если окинуть взглядом коалиционные правительства последних лет, то «мы только тогда входили в правительство, когда мы должны были в него войти. Причины, которые нас побуждали к этому, почти всегда были внешнеполитическими». В заявлении, предложенном Мюллером и принятом 262 голосами делегатов против 105, партсъезд характеризовал коалиционную политику как вопрос тактики, а не принципа. Участие социал-демократов в правительстве могло состояться только «после всестороннего взвешивания преимуществ и недостатков, которые могут последовать для малоимущих в результате этого шага. При этом должна быть уверенность, что рабочий класс не будет приносить жертвы в одностороннем порядке». Таким образом, СДПГ не приняла на себя обязательств не участвовать в будущих коалициях, но непосредственный вывод из решения был ясным: социал-демократы на общегерманском уровне рассматривали свою оппозиционность как нормальное состояние, а участие в правительстве — как исключение из правила{269}.

Единственной партией, которая участвовала в первом кабинете Маркса, но не вошла во второй, стала БФП. 14 апреля 1924 г. в отставку подал министр юстиции Эммингер. Таким образом мюнхенское руководство партии выразило свой протест против решения Партии Центра выдвинуть в Баварии своих собственных кандидатов на выборах в рейхстаг. Электоральные потери, который Центр причинил БФП, были значительными только в Пфальце, но разлад между этими двумя партиями пережил предвыборную борьбу и привел к тому, что БФП и далее предпочитала держаться на дистанции от правительства меньшинства под руководством представителя Центра — канцлера Маркса{270}.

Вследствие этого второй кабинет Маркса мог полагаться в рейхстаге только на голоса Центра, ДДП и ДФП — на 138 из 472 депутатов. Чтобы утвердиться в парламенте правительству необходимо было заручиться терпимым отношением со стороны социал-демократов или немецких националистов. Для принятия важнейшего законопроекта, — «плана Дауэса» — было недостаточно даже абсолютного большинства голосов. Если предложение экспертов о преобразовании Имперских железных дорог в общество и обременении последнего долговыми обязательствами оставалось в силе, то необходимо было внести изменения в конституцию страны, для чего было необходимо получить две трети голосов депутатов рейхстага. Насколько благосклонно отнесутся к этому немецкие националисты, оставалось в высшей степени неопределенным. Следствием этого стали разговоры, которые велись как в правительстве, так и за его пределами, о роспуске рейхстага и принятии «плана Дауэса» в ходе плебисцита{271}.

Международные переговоры по «плану Дауэса» проходили начиная с середины июля в Лондоне. Сначала участие в них принимали европейские союзники и США. С 5 по 16 августа 1924 г. в конференции также участвовала немецкая правительственная делегация. Репарационные вопросы в узком смысле не стояли при этом на повестке дня, так как, по мнению союзников, все необходимое уже было сказано в отчете экспертов. Дебаты велись по поводу политических вопросов, в первую очередь — об освобождении «недавно оккупированных» областей. Немецкая сторона требовала незамедлительного вывода войск с этих территорий, но в конце концов под натиском англосаксов должна была удовлетвориться компромиссом: французы и бельгийцы обещали в течение года освободить области, оккупированные в 1921 и в 1923 гг., а на следующий день после окончательного подписания соглашения — очистить зону Дортмунд-Хёрде, а также все правобережные рейнские территории, оккупированные в январе 1923 г. Рейхсканцлер Маркс в конце концов также отказался от того, чтобы выступить в Лондоне с заявлением против статьи Версальского договора «об ответственности Германии за развязывание войны». Подобный официальный протест, опубликованный 29 августа в Берлине, за день до подписания Лондонского соглашения, был призван оказать определенное воздействие на немецких националистов, которые и были собственно адресатами этого послания. Дипломатический скандал в Лондоне, напротив, поставил бы на карту то, в чем Германия настоятельно нуждалась как по внешнеполитическим, так и по экономическим причинам: доверие бывших военных противников.

Лондонское соглашение стало для Германии большим успехом. Это была, как с полным правом отметил премьер-министр Макдональд, «первая действительно согласованная договоренность с момента войны». Рейнская область осталась в составе Германии и была как экономически, так и финансово снова полностью принята в рейх. Германия получила право, после того как рентная марка утвердит свою покупательную силу благодаря ограничительной кредитной политике рейхсбанка, заменить временную валюту постоянной рейхсмаркой, на 40 % обеспеченной золотом или иностранной валютой. Правда, некоторые новые институты, такие как иностранный генеральный агент по репарационным траншам, иностранный комиссар, контролировавший денежную эмиссию, Генеральный совет рейхсбанка, состоявший на паритетных началах из немцев и иностранцев и Совет управляющих общества Имперских железных дорог, также образованный по паритетному принципу, существенно ограничивали немецкий суверенитет. Но Германия в результате подписания «плана Дауэса» одновременно получала необходимую начальную экономическую помощь, которая послужила прологом для получения дальнейших иностранных кредитов. Это было больше, чем просто экономический выигрыш — Германия оказалась в состоянии финансово поддержать свои претензии на политическую реабилитацию и на тотальную ревизию Версальского договора.

Стороной, проигравшей в результате установления нового порядка, закрепленного в Лондоне, была Франция. Она не достигла целей, которые ставила перед собой, оккупировав Рур, и должна была сделать в Лондоне политические выводы из своей относительной экономической и финансовой слабости. Тем самым закончился короткий период господства Франции на европейском континенте. На Лондонской конференции сложилось непростое равновесие, при котором обе страны могли продемонстрировать друг другу свое превосходство в различных областях: Франция — в военном секторе, Германия — на поле народного хозяйства, более важном в долгосрочной перспективе{272}.

В отношении большинства законов, связанных с принятием «плана Дауэса», не было сомнений, что они получат поддержку в рейхстаге: правящие партии могли с самого начала положиться на помощь СДПГ. Что же касается закона об Имперских железных дорогах, для принятия которого было необходимо получить две трети голосов, то исход голосования оставался открытым до последнего. Все зависело от того, сможет ли достаточная часть депутатов от ДНФП осознать необходимость проголосовать «за». В этом смысле воздействие на немецких националистов оказывали Имперский союз немецкой промышленности, христианско-национальные профсоюзы и в течение какого-то времени, хотя и с оговорками, даже Ландбунд. ДФП со своей стороны выдвинула предложение о вступлении ДНФП в правительство после того, как немецкие националисты проголосуют за «план Дауэса». Рейхспрезидент и рейхсканцлер угрожали в случае голосования против Лондонского соглашения роспуском парламента, и в конце концов правительство выступило 29 августа 1924 г. с уже упоминавшимся заявлением по поводу сформулированного союзниками положения об ответственности Германии за развязывание войны, в котором говорилось, что настоящее примирение и понимание между народами невозможно до тех пор, пока немецкий народ не будет освобожден от «гнета этого ошибочного обвинения» и его не перестанут клеймить как «преступника против человечности».

Комбинация кнута и пряника, угроз и уступок оказала свое воздействие. В ходе решающего голосования в рейхстаге 29 августа 1924 г. 52 члена