фракции немецких националистов проголосовали против и 48 — за подписание Лондонского соглашения. Для получения большинства, необходимого для изменения конституции в случае с принятием Закона об Имперских железных дорогах, было необходимо, чтобы на заседании рейхстага присутствовало по меньшей мере две трети от узаконенного числа в 466 делегатов; в свою очередь, за принятие закона должны были проголосовать две трети присутствующих. В голосовании принял участие 441 депутат, таким образом для достижения квалифицированного большинства необходимы были 294 голоса, поданных за закон. В действительности законопроект был принят 314 голосами. Тем самым поддержка около половины фракции немецких националистов сделала возможным принятие Лондонского соглашения{273}.

На следующий день после третьего чтения «закона Дауэса» рейхстаг должен был заняться законопроектом имперского правительства, который задумывался как политическая премия для правых националистов. Законопроект, возникший в окружении рейхсминистра продовольствия графа Каница, который до октября 1923 г. сам входил в состав ДНФП, предусматривал повторное введение 10 января 1925 г. (в этот день прекращало свое действие зафиксированное в Версальском договоре обязательство Германии предоставить в одностороннем порядке режим наибольшего благоприятствования союзным державам, что означало обретение рейхом свободы действий во внешней торговле) отмененной в 1914 г. таможенной протекционистской аграрной пошлины, так называемого «тарифа Бюлова» 1902 г. Когда Каниц в июне 1924 г. поддержал соответствующее требование Ландбунда относительно таможенной политики, он открыто заявил, выступая в правительстве, что подобным образом можно скорее всего преодолеть враждебность немецких националистов по отношению к «плану Дауэса». Правительство сначала также было готово внести таможенный законопроект на рассмотрение рейхстага еще до ратификации «плана Дауэса», но под воздействием протестов профсоюзов и предупреждений прусского правительства изменило свои намерения. Таким образом, первые чтения законопроекта были назначены на 30 августа. Но до голосования дело не дошло: фракции социал-демократов и коммунистов не стали участвовать в заседании, лишив рейхстаг кворума. В результате работа рейхстага была прервана до 15 октября 1924 г. За три дня до окончания парламентской паузы правительство сообщило, что вследствие изменения видов на урожай таможенный законопроект не может быть внесен на рассмотрение в прежнем виде и поэтому отзывается.

Парламентская обструкция со стороны левых была актом политической самообороны. Сделав невозможным обсуждение этого законопроекта, социал-демократы совместно с коммунистами воспрепятствовали жертвам, которых они не могли потребовать от своих сторонников. Кроме того, это было бы безответственно в отношении всего народного хозяйства. Протекционная пошлина для сельскохозяйственной продукции, в первую очередь для пшеницы, означала удорожание стоимости жизни широких народных масс и вызвала бы ответные санкции пострадавших стран в форме барьеров для немецкого промышленного экспорта. В итоге пришлось бы считаться с тем, что возвращение к политике аграрного протекционизма привело бы к сокращению рабочих мест в промышленности{274}.

Предприниматели и промышленники — представители буржуазного центра, в принципе, расценивали ситуацию точно так же. Но ДФП — правофланговая партия кабинета Маркса, с конца сентября 1924 г. стала выступать за корректуру политического курса, которую невозможно было осуществить без серьезных уступок крупным землевладельцам. Выполняя свои обещания, данные ДНФП накануне решающего голосования 29 августа 1924 г., ДФП, вновь потребовала включения немецких националистов в правительство. После принятия «законов Дауэса», по мнению прежде всего правого крыла Немецкой народной партии, более не было нужды принимать во внимание социал-демократов. И на самом деле, теперь можно было легче, чем ранее, добиться внешнеполитической стабилизации путем подвижки вправо, а после того как значительная часть ДНФП сделала возможным ратификацию Лондонского соглашения, этот маневр и внешнеполитически стал казаться менее опасным.

Тем не менее рейхсканцлер испытывал сильные сомнения по поводу кабинета, сформированного только из представителей буржуазного блока. Во внутренней политике он предвидел жесточайшую оппозицию со стороны социал-демократии, во внешней политике такой альянс предвещал затруднения для решения проблемы оккупированных областей. Кроме того, он должен был считаться с сопротивлением ДДП и левого крыла своей собственной партии, выступавшего против правой коалиции. Поэтому 1 октября 1924 г. он предложил имперскому правительству выход из дилеммы, который на первый взгляд казался соломоновым: одновременное расширение коалиции за счет левых и правых, создание правительства «народного единства» с включением СДПГ и ДНФП.

Подобная «широчайшая коалиция» никогда не была более чем фантомом, выражением принятия желаемого за действительное: эти две партии, находящиеся на разных флангах политической оси, были отделены друг от друга целыми мирами, и никакой формальный компромисс не мог помочь преодолеть эту пропасть. Однако в первой половине октября переговоры о создании такого «союзного» правительства велись. Установки кабинета, предложенные партиям на рассмотрение 7 октября 1924 г., были сознательно сформулированы весьма расплывчато. Они сводились к заявлениям о приверженности конституции, Лондонскому соглашению, экономическому росту и принципам социальной справедливости при распределении тяжести репарационных платежей. Социал-демократы, в свою очередь, 8 октября потребовали более точных формулировок, прежде всего по поводу республиканской формы устройства государства, преемственности прежней внешней политики кабинета Маркса и ратификации Вашингтонского соглашения о международном введении 8-часового рабочего дня. Немецкие националисты со своей стороны в тот же день потребовали христианизации культуры и воспитания юношества, отказа от классовой борьбы и официального заявления в адрес союзнических держав о «невиновности Германии в развязывании войны». СДПГ из этого с полным правом сделала вывод о том, что ДНФП отклоняет сотрудничество с социал-демократами, а 10 октября 1924 г. рейхсканцлер также пришел к заключению, что попытка расширения правительства в обе стороны завершилась неудачей.

Кроме «широчайшей коалиции» теоретически можно было представить себе еще четыре возможных решения проблемы. Первая заключалась в одностороннем расширении кабинета направо, чего желала ДФП, но против чего резко выступала ДДП и часть Центра. В качестве второй возможности можно было подумать о Большой коалиции с социал-демократами, за которую выступала ДДП, в то время как ДФП и большинство Центра были против. В-третьих, можно было рассчитывать на сохранение действующего правительства меньшинства Маркса. Но так как все полагали, что предложение о вынесении вотума недоверия правительству будет обязательно внесено в рейхстаг и им принято, то ДФП не хотела поддерживать этот третий вариант, за который выступала ДДП при поддержке Центра. В итоге остался только четвертый путь, по которому и пошло правительство, выступив 20 октября с инициативой роспуска рейхстага. В этот же день Эберт осуществил то, что правительство полагало неизбежным: он распустил рейхстаг и назначил новые выборы на 7 декабря 1924 г.{275}

Вторая предвыборная кампания 1924 г. проходила под знаком экономического подъема, который был в основном обусловлен иностранными кредитами, начавшими поступать в страну. Значительный рост безработицы летом 1924 г., вызванный строгим запретом на выдачу кредитов, наложенным рейхсбанком, осенью сменился ее неуклонным падением: с 12,4 % безработных рабочих — членов профсоюзов в июле до 7,3 % — в ноябре 1924 г. Тарифная почасовая ставка