Изабель, повернувшись к шефу, произнесла:

– Я размышляла над тем, о чем вы говорили в бистро. О вероятности того, что Дебби убила Марию, а потом Эбигейл убила Дебби.

– Oui?

– Я думаю, patron, вы ошибаетесь.

– Почему? – Он устроился поудобнее и развернул свой стул так, чтобы сидеть лицом к Изабель.

– Видите ли, вы с Жаном Ги – отцы, и потому вас не устраивает версия убийства Марии Полом Робинсоном.

Гамаш обдумал ее слова и заговорил не сразу. Спокойно и рассудительно.

– Я и раньше арестовывал отцов за убийство детей, Изабель.

– Да. Но здесь другой случай. В деле замешана Эбигейл Робинсон. И искалеченный ребенок. Вы спросили меня, что я думаю об этом, вот я и отвечаю на ваш вопрос. Я думаю, вы оба хотите, чтобы в убийстве Дебби была виновна Эбигейл.

– Ты хочешь сказать, что я, по твоему мнению, игнорирую, даже выворачиваю наизнанку свидетельства, чтобы предъявить обвинение Эбигейл Робинсон? Потому что мне не нравится она, мне не нравятся ее взгляды?

Гамаш приписал ей столь откровенно заостренную аргументацию, что Изабель не нашлась с ответом. Возразить было нечего. Но факт оставался фактом: именно так она и считала: ее коллеги вместо очевидного подозреваемого в лице Винсента Жильбера и вместо очевидного мотива тратят силы и время на расследование куда менее вероятной версии.

Как ни посмотри, арест и приговор Эбигейл Робинсон за совершенное преступление устроил бы всех.

– Вы это делаете не злонамеренно, – сказала Лакост.

Он опустил голову и сердито посмотрел на нее:

– Поддавшись заблуждению?

Теперь она совсем смешалась. Очевидно, что старший инспектор, глава отдела по расследованию убийств, человек, недавно возглавлявший Sûreté du Québec, никогда не действует, поддавшись заблуждению. Он может совершать ошибки, но его действия, его решения всегда хорошо продуманны.

– Я считаю, – продолжила она, собираясь с мыслями, – считаю, вы сознательно обходите другие версии в пользу той, согласно которой убийца – Эбигейл Робинсон. Не потому, что вы на самом деле считаете ее виновной, а потому, что хотите, чтобы ее осудили.

Арман Гамаш не верил своим ушам. Он, потеряв дар речи, воззрился на Изабель.

Нет, бывали случаи, когда инспектор Лакост не соглашалась с ним. Они иногда спорили, потому что их мнения о вещдоках, подозреваемых, даже о правомочности арестов не всегда совпадали.

И да, он мог ошибаться и ошибался в прошлом. Но никогда ни Лакост, ни кто-либо другой не ставили под вопрос его мотивацию.

– Ты считаешь, что я хочу посадить Эбигейл в тюрьму по ложному обвинению, исходя из личной неприязни? Преследую собственные цели?

– Нет, я просто…

– Ты думаешь, я бы мог повернуться спиной к железобетонным уликам и арестовать кого-то за убийство, которого, как мне известно, этот человек не совершал?

Его голос не стал громче, – напротив, Гамаш перешел на шепот, и ей пришлось податься ближе к нему, чтобы слышать его слова.

– Потому что, судя по твоим высказываниям, именно в этом ты и обвиняешь меня. Одно дело – не соглашаться с линией следствия, Изабель, и совсем другое – обвинять меня в желании арестовать человека, о невиновности которого мне известно.

Щеки Изабель так горели, что она опасалась, как бы они не расплавились. Еще ее беспокоил вопрос: не пересекла ли она черту, которую никогда нельзя переходить? Не зашла ли она слишком далеко?

И теперь она стояла перед выбором. Отступить и попросить прощения. Объявить, что у нее после четырех брауни катастрофически поднялся уровень сахара в крови.

Или…

– Никто не уважает вас больше, чем я, patron. Я думаю, доказывать это нет нужды. Мы прошли бок о бок через тяжелые испытания. Но вы человек. Жан Ги человек. Многое из того, что мы делаем, – наука, но многое основано на интуиции. На эмоциях. Вы сами так говорите. И в этом смысле вы ничем не отличаетесь от остальных.

Она наблюдала за ним, он – за ней. В его проницательном взгляде мелькнула боль.

– У вас есть внучка, которую вы обожаете, чье будущее вас заботит. И вы видите, что ее будущему угрожает Эбигейл Робинсон. И… – Ей очень не хотелось упоминать об этом, но следовало сказать. – И я видела часть видео, которое вы сняли в доме престарелых.

– А какое это имеет отношение к нашему разговору?

Она ощутила ком в горле, вспомнив эти кадры.

Опыт, полученный во время пандемии, как будто вошел в их плоть и кровь. В его плоть и кровь. Он станет частью любого восприятия, любого зрелища, любого звука, любой еды, любого празднества. Любого мгновения.

Любого решения. До конца его жизни. Включая и это решение. И ничего с этим поделать нельзя.

– Знаю, вы корили себя за то, что не побывали в том приюте раньше. А теперь, думаю, вы готовы почти на все, чтобы загладить свою вину. Должно быть, в Эбигейл Робинсон вы видите угрозу для десятков тысяч людей, включая Идолу. И вы, как и доктор Жильбер, хотите остановить Робинсон. Убить ее вы не можете, но посадить в тюрьму – вполне.

Арман чувствовал, что его гнев пытается прорваться наружу. Превратиться в ярость.

Такое обвинение было бы довольно оскорбительно услышать от врага – уж в них-то Гамаш не знал недостатка, – но от верного союзника? От товарища, которого он принял не только в отдел, но и в свою жизнь. В свой дом. В свою семью.

Он смотрел на нее и не мог произнести ни слова. Нет, мог. Однако боялся открыть рот из страха, что впоследствии сильно пожалеет о сказанном.

И нужно отдать ей должное – хотя он еще не был готов к какой-либо похвале в ее адрес, – Изабель Лакост не дрогнула. Она сидела спокойно под его пристальным взглядом. И ждала.

– Merci, – сказал он наконец.

– Patron… – начала было она, чувствуя, как в этот момент разбивается что-то хрупкое и драгоценное. – Я…

– Спасибо. – Он отвернулся.

Отстранился от нее.

Но…

Но не от ее слов. Он смотрел на монитор, понимая, что на самом деле его душит не ярость, а страх.

Он боялся того, что сказанное ею справедливо. Что он хотел остановить Эбигейл Робинсон и единственным оружием, которое он мог использовать против нее, было его служебное положение главы отдела по расследованию убийств.

Он мог арестовать Эбигейл Робинсон за убийство. Совершила она это преступление или нет, не будет иметь значения. Она планировала убийство сотен, тысяч людей. И он не допустит этого.

Он будет действовать. Он защитит Идолу. Защитит Стивена и Рут. Защитит еще не родившихся и