Лицемеры — кто они, как не фарисеи, о которых в Евангелии уже сказано, что они ищут видимости благочестия, ходят в одеждах и много молятся только для видимости? Имеем ли мы перед собой оригинальную полемику Иисуса против фарисеев в развернутой беседе Матфея? Но почему только у Матфея? В самом позднем? Почему мы не находим этого в писаниях Луки? Почему у него молитва Господня не приводится в контексте, где она также аргументировано направлена против лицемеров?

В этой полемике мы должны видеть не что иное, как слова Иисуса, которые — кто знает, по какому стечению обстоятельств? — дошли до последней из синоптист. Именно здесь мы должны искоренить один из предрассудков, который до сих пор делал невозможным полное понимание евангельской историографии. О том, что протестантские отрывки, в которых — будь то в коллизиях, будь то в речах — встречаются отношения к палестинским условиям, следует рассматривать как исторические отчеты, мы даже не хотим говорить: этот предрассудок отпадает сам собой через следующий рефрен. Но чтобы из местных отношений таких отрывков заключить, что они имели значение только для христиан-иудеев или даже только для палестинцев, да, чтобы считать эти отрывки доказательством того, что Писание, к которому они принадлежат, было написано христианином-иудеем, может быть, даже в Палестине: это предрассудок, какого для критика не может быть больше и вреднее.

Все труды, аскетические, догматические, полемические, написанные за последние восемнадцатьсот лет и изобилующие ссылками на фарисеев, должны были быть написаны христианами-иудеями и в Палестине.

Но почему у Марка нет такого количества речей Иисуса против фарисеев, почему апостол Павел, который, в конце концов, тоже имеет отношение к христианам-иудеям, не борется более рьяно против школы, к которой он раньше принадлежал, почему полемика против фарисейского лицемерия, о которой мы читаем в данном отрывке, отсутствует в писании Луки?

Странный ответ дает Павел. Он говорит, что Нагорная беседа Луки — это «отрывок Нагорной беседы из более полной записи». Этот отрывок был сделан до Луки палестинским христианином, который хотел дать отрывок, который могли бы читать «все христиане вообще», и поэтому опустил все «антифарисейское» и то, что относилось к особым палестинским обстоятельствам». Какое самоотречение!

Тот, кто переписывал сочинение Луки, говорит Шлейермахер, «возможно, делал свою запись сначала для того, кому он верил, что некоторые вещи могут быть для него непонятны и незначительны, как полемика против фарисеев для языческого писателя».

И если бы кто-то из них, ответим мы, был самым ревностным христианином-язычником, он никогда бы не увидел Палестины, никогда бы не увидел христианина-иудея: написав Евангелие, он мог бы вплести в него тысячу отношений к фарисеям и наложить на свою историческую картину палестинские местные краски, известные всем. Такие краски сначала становятся категориями — фарисеи и книжники так и остались для нас категориями, — а потом старательно используются в отношениях, не имеющих ничего общего с историческими архетипами. Поэтому такое представление и историография абстрактны и через эту абстрактность выдают себя как более поздние и менее оригинальные. Это сделанное и художественное произведение.

Таким образом, Матфей и на этот раз работал свободно. Для того чтобы Иисус мог возразить против лицемерия, он позволяет ему возразить против людей, которых раз и навсегда считал лицемерами.

Какое представление нужно иметь о традиции, если можно поверить, что такое тщательно проработанное исполнение, как отрывки о милостыне и посте, могло сохраниться в памяти слушателей и тех, кто слышал его снова от первых слушателей, как реальная речь Иисуса. Только вглядитесь в стихи: это чередование заповедей, увещеваний, описаний противоположного, разрешений и запретов: это должно было бы храниться в памяти годами, а не быть обязанным своим происхождением стилусу?

Матфей работает свободно: он использует молитву, которую читает у Луки в совершенно другом контексте, чтобы заполнить данный отрывок.

2. Молитва.

Прежде всего, Матфей следует первоначальному направлению сформированного им отрывка, когда Господь повелевает молиться не перед народом, как делают лицемеры, а в тайной комнате, ибо Бог видит тайное.

Далее следует пункт, который связан с предыдущим не более чем тем, что в нем также говорится о молитве. Сказано: «Когда молишься, не болтай, как язычники, ибо Отец твой знает, в чем ты имеешь нужду, прежде нежели ты попросишь Его».

Евангелист не задумывается над тем, что в этом месте он фактически идет дальше, чем нужно, чтобы доказать бесполезность болтовни в молитве, и что в своей смелости он создает впечатление, будто в молитве вообще нет нужды. Вместо deffen он позволяет Господу продолжить: «Итак, молитесь», и далее следует молитва, которую мы также читаем в Писании от Лк 11, 2-4.

«Так молитесь», т. е. одновременно формула истинной молитвы, или, вернее, поскольку о содержании молитвы до этого не говорилось, а только о противодействии многословию, верующим сообщается формула молитвы как таковой. Постоянная формула молитвы! Но какое изобилие! Высказывание о многословии во время молитвы полностью завершается ударной фразой в ст. 8. Зачем новый удар, удар по врагу, который уже повержен и является мертвым врагом? И какая тревожная избыточность! Ведь теперь, кажется, или, скорее, так и есть, дается буквальная формула, которой верующие должны воспользоваться, если хотят избежать опасности много болтать. Именно такой смысл заложен в контексте, как его сформировал Матфей, но такой смысл, который Иисус, если Он действительно передавал эту молитву своим, никогда не мог иметь в виду. Это мнение, что формула должна быть фиксированной, формируется не в тот момент, когда принцип рождается и выражает себя с первой оригинальностью, а позже, когда он становится, с его выражением, положительной и внешней силой для сознания. Бесполезно отрицать связь, установленную Матфеем, но также бесполезно искать помощи у Луки! Неандер согласен с Шлейермахером, когда утверждает, что «в нагорную речь Матфея эта молитва была вставлена только тем, кто владел самой формулой без информации о том, где и когда она была впервые передана». «Но прагматическая связь в Лк. 11:1 вполне естественна». Но что помогает Неандеру сказать: «Христос, конечно, не хотел дать ученикам формулу, которую они должны были повторять в своих молитвах, когда Лука прямо говорит, что ученики однажды попросили Иисуса научить их молиться, как Иоанн научил молиться своих учеников, и когда Иисус теперь немедленно выполняет их просьбу и говорит: «Когда молитесь, говорите!». «Только упрямый апологет может не признать, что и здесь молитва Господня передается не только как «формула их молитвы, но как единственная формула молитвы». Таким образом, мы остаемся с мнением, которое мы находим и у Матфея, но