В тур со мной поехала девушка, которая три раза в день массировала мне ногу: лед, массаж, лед. Если массировать шрам, то он рассасывается. Поэтому у меня нет шрамов. После этого я полгода носил на сцене корсет для ноги. Когда мне только его привезли, он был белоснежным. Я сказал: «Покрасьте в черный!» Я отрезал все штаны по колено и выглядело клево. Стивен, человек-бионик. Но мы должны были поехать в тур, так что выбора не было.

В декабре 1998 года я отправился с группой в Белый дом, и, мать твою, президенту Клинтону объявили импичмент в тот же день. Сенат сдался, они позвонили ему и сказали: «Господин президент, вам объявлен импичмент; мы уже выезжаем». Так что там были новостные фургоны (вы даже представить не сможете). Мы все были в подвале Секретной службы. Там лежит оружие, а еще вырыт большой туннель с поездом, который движется по пневматической трубе. Ты пристегиваешься, и он такой чуууу-уууу! до какой-то ПВБ (Подземной военной базы). В Америке полно ПВБ. Но хватит о наших менеджерах.

Нас обхаживают, дарят подарочки – мячи для гольфа Секретной службы! Пресс-секретарь Клинтона спускается и говорит:

– Стивен, сделайте одолжение, не могли бы вы подняться наверх?

– Я не против, – ответил я, – но нам сегодня выступать.

– Во сколько вам нужно быть там?

– В шесть, до концерта еще три часа.

– Не проблема, мы вас отвезем.

Нас отвели наверх, чтобы мы тусили в комнате ожидания, пока Билл Клинтон не сможет нас встретить. И как думаете, где мы были? В конференц-зале – я сижу в президентском кресле и смотрю на все эти мониторы. Мы встретились с Биллом (если коротко – в тот день он был немного занят, вам не кажется?). Затем нас тихо вывели из Белого дома. Проводили с полицейским эскортом в Куантико, штаб-квартиру ФБР, а там мы прогулялись с автоматами. Мне разрешили пострелять в манекены на тренировочном полигоне, который похож на городской квартал. Пока ты ходишь, на тебя выскакивают аниматронные фигуры. Высовывается голова террориста, и ты по ней стреляешь, а потом вылезает аниматронная маленькая девочка с куклой – ой!

* * *

I Don’t Want to Miss a Thing номинировали на «Оскар» как лучший саундтрек – это была главная песня в «Армагеддоне» – и это было очень классно, потому что в фильме снималась Лив. Меня попросили спеть ее на церемонии. Я выглянул за занавес, и в первом ряду сидели Эрик Клэптон, Стинг, Мадонна и все эти звезды моей эпохи. Прямо перед тем, как поднялся занавес, мой клавишник выбил шнур, и теперь я не мог слышать музыку в наушниках. Когда начиналось представление, я должен был стоять впереди с виолончелистом в начале песни. Кто-то крикнул:

– Шестьдесят секунд!

– Но подождите, – сказал я, – я ничего не слышу! Мой микрофон включен?

Я пошел к продюсеру и сказал ему:

– Не позволяй им поднимать ебаный занавес, я ничего не слышу. Не поднимайте…

И он поднимается. Песня началась, и я стою в десятке метров от виолончелиста. Ну не побегу же я к передней части сцены; весь зал рассмеялся бы: «А-ХА-ХА-ХА! Посмотрите на Стивена, он не знает, где ему стоять!» Я не такой дилетант. Я подошел к нему очень медленно. Но к тому времени, как я добрался до виолончелиста – повторяю, метров десять, – он уже проиграл куплет. Я просрал первый куплет. Прямой эфир церемонии вручения «Оскара»! О боже.

Наш хит стал номером один, мы побывали на «Грэмми», и не один раз, спели на «Оскаре». Мне пришлось пережить несколько тяжелых периодов – но это того стоило. Aerosmith были популярны как никогда. Я был счастлив в браке с Терезой, у меня было двое прекрасных детей, Челси и Тадж, плюс мои Лив и Миа. Жизнь была хороша, и мне не о чем было беспокоиться. Ну, или так мне казалось…

Глава 14

Священный дым, поиски великой пашмины и бриз двадцати солнц

Вдруг я издаю фыркающие звуки: фффххр-ффф-фффххр-ффф-фр-фр. Я сопел, как броненосец в поисках муравьев. Мои носовые пазухи были полностью забиты. Нет, не от кокаина! Нихуя. Я прекратил употреблять еще в 1980 году. И курить. И вообще все, ну, по крайней мере до десятых годов. И по сей день мои пазухи чисты. Нет, я сопел из-за положения во время сна (я спал на спине) и тумана. Мои пазухи мутировали, стали внеземной формой жизни. Тридцать лет я вдыхал хренов масляный туман – этот сценический дым, который используют, чтобы выделять лучи света. Из-за дыма все выглядит масштабнее и драматичнее. Это СВЯЩЕННЫЙ ДЫМ! Ты видишь больше цветов.

Вот как это работает: тот, кто отвечает за свет, нажимает на педаль, которая включает дым-машину за барабанами, и тогда поднимается апокалиптический туман. Он заполняет всю сцену, и я им дышу, вдыхаю полной грудью, чтобы начать петь: «Я могу не спать ночами»… ну, знаете… «лишь бы слыша-ша-кха-кха-шать твое дыха-кха-хание!», а потом я такой ах-хе-ах-хе-кхе. Я как сраная подопытная обезьянка в лаборатории. Чокнутый ученый говорит: «Так, давайте заполним помещение дымом, пусть шимпанзе поет во всю глотку двадцать лет, а потом мы проведем анализы».

Если я заболею, то придется отменять концерты. А когда Aerosmith отменяет концерты, это стоит миллион долларов! Отвечаю, самые ужасные моменты в моей жизни – когда я принимаю душ или сижу в комнате в час дня, этим вечером у нас концерт, а я такой: «Блядь! Я не могу». Мой голос пропал от ларингита. Я либо высоко скулю, либо низко квакаю, как жаба, но в любом случае не смогу петь. Я это ненавижу, меня коробит, что на концерт придут двадцать тысяч человек. Они под кайфом, они счастливы, думают, что сегодня им перепадет, а теперь им скажут по радио, что концерт отменяется, и они все такие: «Оооооо, черт!» Я чувствую их боль. А какой-нибудь Эксл Роуз пристегнет себя наручниками к туалету, и зрители ждут его часами. Зачем он это делает? Такой уж Эксл. Он скажет: «Кости брошены, и красный не выпал, так что сегодня меня не будет». Одно астролого-теософское знамение, и он не сдвинется с места.

У нас же есть страховка в восемь миллионов долларов на случай, если что-то пойдет не так со Стивеном, поющей обезьянкой. С остальными в группе может случиться что угодно – если только они не сломают ногу, – и шоу продолжится. Поэтому и тут Стивен нулевой пациент. Вместо того чтобы группа тратила страховые