ссылкой на этот протокол или на устное показание касательно известного обычая, а мировая сделка, столь сильно характеризующая английский дух компромисса, обеспечивала вообще справедливое соглашение требований виллана и лорда. Требовать с вилланов причитающихся с них работ обязан был приказчик лорда, а его помощник по должности, вотчинный староста или старшина, избирался самими держателями и представлял их интересы и права.

Первым нарушением только что описанной системы владения было введение аренды. Вместо того чтобы обрабатывать свою землю при посредстве приказчика, помещик часто находил более удобным и выгодным отдавать имение в аренду за определенную плату, вносившуюся деньгами или натурой. Так, известно, что капитул святого Павла стал очень рано сдавать в аренду Сендонское имение за плату, в которую входила стоимость поставки зерна для производства хлеба и пива, милостыни для раздачи у дверей собора, дров для отопления пекарни и пивоварни, денег для уплаты жалованья. Этой системе аренды или, вернее, обозначению ее дохода (латинское firma) мы обязаны словами ферма (аренда), фермер (арендатор). Более частое их употребление выявляет первую ступень рассматриваемого переворота. Он немногое менял в вотчинной системе; несравненно важнее было его косвенное влияние, заключавшееся в уничтожении той связи, на которой основывался феодальный строй вотчины, те есть личной зависимости землевладельца от лорда, и в предоставлении возможности более богатым владельцам земли стать в почти равное с их прежними господами положение и образовать новый класс посредников между крупными собственниками и землевладельцами по обычному праву.

За этим первым шагом в преобразовании вотчинной системы скоро последовал другой, еще более важный. Какими бы правами не пользовался труд в других отношениях, он все еще был прикреплен к земле. Ни виллан, ни крепостной не могли выбирать ни господина, ни сферу труда. Их назначением было служить своему лорду и своей земле; они платили поголовщину за позволение покинуть поместье для поиска работы или найма, а отказ вернуться на зов помещика заканчивался преследованием их как самовольных беглецов. Но прогресс общества и естественный рост населения давно уже постепенно освобождали работника от этого прикрепления к месту. Влияние церкви поощряло такое освобождение как дело благочестия на всех землях, кроме ее собственных. Беглый крепостной находил прибежище в привилегированных городах, проживание в которых в течение года и дня давало ему свободу.

Новый шаг к свободе представляло усиливавшееся стремление к замене рабочих услуг денежными взносами. Население понемногу увеличивалось, а так как по закону (gavelkind), прилагавшемуся ко всем землям, не обязанным военной службой, наследство держателей делилось между его сыновьями поровну, то соответственно делили и их земли, и следовавшие с них повинности. Поэтому взимание оброка работой стало более затруднительным, тогда как рост состоятельности владельцев и возникновение у них духа независимости делали для них эти услуги более обременительными. По этой, вероятно, причине давно уже применявшаяся в каждом имении замена недоимочной работы денежным взносом постепенно развилась в общую замену работ деньгами. Мы уже отметили постепенный ход этой важной перемены в случае Сент-Эдмундсбери, но скоро это стало обычным, и в вотчинных списках «солодовый сбор», «дровяной сбор», «сбор за свинину» постепенно заменили прежние личные услуги. Процесс замены был ускорен нуждами самих лордов. Роскошь замковой залы, блеск и пышность рыцарства, издержки походов истощали кошельки рыцарей и баронов, а продажа свободы крепостным или освобождение от работ вилланам представлялись легким и соблазнительным способом их наполнения. В этом процессе принимали участие даже короли. Эдуард III рассылал комиссаров в королевские имения со специальной целью продавать отпущения крепостным короля, и мы еще знаем имена людей, освободившихся вместе со своими семьями уплатой крупных сумм в опустевшую казну.

Это полное освобождение крепостного от поземельной зависимости вносило в вотчинную систему еще большие изменения, чем даже превращение крепостного в копигольдера. Появление нового класса, в сущности, меняло весь общественный строй деревни. За появлением арендаторов последовали вольные рабочие, исчезло прикрепление труда к одному месту или владельцу: человек был волен наниматься к любому хозяину, выбирать себе любое поле деятельности. В то время владельцы поместьев в большей части Англии были, в сущности, низведены до положения современных лендлордов, получающих плату со своих арендаторов деньгами, а для обработки своих земель обращающихся к наемным рабочим. И вот землевладельцы, вынужденные этим освободительным движением обратиться к наемному труду, встретились со страшным затруднением. До того его запас был обилен и дешев, но вдруг это обилие исчезло.

В это время с Востока пришла ужаснейшая чума, когда-либо виданная миром; она опустошила Европу от берегов Средиземного моря до Балтийского и в конце 1348 года налетела на Англию. Легенды о ее опустошительности и полные ужаса выражения следовавших за ней статутов были более чем подтверждены новыми исследованиями. Из трех или четырех миллионов тогдашнего населения Англии повторные эпидемии чумы унесли более половины. Всего сильнее были ее опустошения в больших городах, грязные улицы которых служили постоянным прибежищем для проказы и горячки. На кладбище, купленном для граждан Лондона в 1349 году благочестивым сэром Уолтером Монэ, на месте, впоследствии занятом госпиталем, говорят, было погребено более пятидесяти тысяч горожан. Тысячи людей погибли в Норвиче; в Бристоле живые едва успевали хоронить умерших.

Почти так же сильно, как города, опустошала «черная смерть» и деревни. Известно, что в Йоркшире погибло более половины священников; в Норвичской епархии две трети приходов сменили своих настоятелей. Вся организация труда была приведена в бездействие. Недостаток рабочих рук затруднил для мелких землевладельцев отбывание следовавших с них повинностей, и только временное установление землевладельцами половинной ренты побудило фермеров не отказываться от аренды. На время обработка земли стала невозможной. «Овцы и скот бродили по полям и пашням, — говорил современник тех лет, — и некому было прогнать их». Даже когда прошел первый взрыв паники, правильной работе промышленных предприятий сильно мешало внезапное повышение заработной платы, следовавшее за громадным уменьшением числа рабочих рук, хотя оно и сопровождалось соответственным повышением цен на хлеб. Посевы гнили на корню, поля оставались невозделанными не только из недостатка рук, но и вследствие начавшейся борьбы капитала и труда.

Представлявшиеся современникам чрезмерными требования нового класса рабочих грозили разорением землевладельцам и даже более состоятельным ремесленникам городов. Страну раздирали смуты и беспорядки. Взрыв своеволия и распущенности, всюду следовавший за чумой, отразился по преимуществу на «безземельных людях», бродивших в поисках работы и впервые ставших господами рабочего рынка, а бродячий работник или ремесленник легко обращались в «бездельника-нищего» или лесного разбойника. Общие меры для устранения этих зол были тотчас указаны короной в постановлении, впоследствии внесенном в статут о рабочих. «Всякий мужчина или женщина, — гласило это знаменитое постановление 1349 года,