Алису Перрерс и опальных министров. Он объявил «Добрый парламент» незаконным и не допустил включения его ходатайств в свод законов. Он заключил в тюрьму Петра де ла Мара и конфисковал имущество Уильяма Уайкгема. Нападки на этого прелата считались нападками на все духовенство. Открыто обсуждались новые проекты секуляризации, и в числе их сторонников мы находим Джона Уиклифа.

Глава III

ДЖОН УИКЛИФ

Чрезвычайно замечателен контраст между безвестностью прежних лет жизни Уиклифа и полнотой и яркостью наших сведений о двадцати годах, предшествовавших его смерти. Он родился в начале XIII века и уже пережил годы зрелости, когда был назначен главой коллегии Баллиола в Оксфордском университете и признан первым из современных ученых. Из всех представителей схоластики англичане всегда были самыми пылкими и смелыми в области философского мышления: неудержимая смелость и любовь к новизне были одинаково присущи Бэкону, Дунсу Скотту и Оккаму, в противоположность трезвой и более дисциплинированной учености парижских схоластов Альберта Великого и Фомы Аквинского. Но упадок Парижского университета в эпоху Столетней войны перенес его духовное верховенство в Оксфорд, а в Оксфорде Уиклиф не имел соперников. Он продолжал дело своего предшественника Бредуордайна как преподавателя схоластики в спекулятивных, или умозрительных, трактатах, изданных в тот период, и унаследовал от него склонность к учению Августина о предопределении, послужившему основой для его позднейших богословских теорий.

Влияние Оккама сказалось на первых попытках Уиклифа преобразовать церковь. Не смущаясь громами и отлучениями пап, Оккам в своем увлечении империей не отступил перед нападками на основы папского верховенства и перед защитой прав светской власти. Худая, изможденная фигура Уиклифа, изнуренного занятиями и аскетизмом, едва ли обещала реформатора, который будет продолжать бурную работу Оккама; но в этой хрупкой оболочке таились живой неугомонный характер, огромная энергия, непоколебимое убеждение, неукротимая гордость. Личное обаяние, всегда сопровождающее действительное величие, только усиливало влияние, которое проистекало из безупречной чистоты его жизни. Сначала, однако, едва ли даже сам Уиклиф подозревал огромные размеры своей умственной мощи. Только начавшаяся борьба открыла в сухом, хитроумном схоласте основателя позднейшей английской прозы, мастера народного памфлета, иронии, убеждения, ловкого политика, смелого приверженца, организатора духовного строя, беспощадного противника злоупотреблений, смелого и неутомимого спорщика, первого реформатора, который, всеми покинутый, отважился отрицать верования окружавшего его общества, порвать с преданиями старины и до последнего вздоха защищать свободу религиозной мысли против догматов папства.

Выступления Уиклифа начались именно в то время, когда средневековая церковь дошла до низшей степени духовного падения. Переселение пап в Авиньон отняло половину благоговения, которое питали к ним англичане, так как папы не только стали креатурами французского короля, но их жадность и вымогательства вызвали почти всеобщее возмущение. Требование первых доходов и аннатов с прихода и епархии, присвоение права располагать всеми зависящими от церкви бенефициями, прямое обложение податями, занятие английских вакансий иностранцами, открытая торговля отпущениями, разрешениями и индульгенциями, поощрение апелляций к суду папы — все это вызвало в народе сильное раздражение, не утихавшее до Реформации. Народ глумился над «французским папой», а когда являлись его легаты, грозил побить их камнями. Насмешливый Чосер осмеивал сумку с «горячими отпущениями из Рима». Статутом «Praemunire» парламент защищал право государства запрещать пересмотр приговоров королевских судов или ведение тяжб в иноземных судах, в статуте «Provisores» — отрицал притязания пап распоряжаться церковными местами. Но на практике эти меры потерпели неудачу благодаря предательской дипломатии короны. Правда, папа Римский отказался от своего мнимого права назначать иностранцев; но благодаря соглашению, позволявшему папе и королю господствовать над церковью, зависевшие от нее епархии, аббатства и приходы продолжали замещаться папскими кандидатами, предварительно выбранными короной, так что от соглашения выигрывала казна и папы Римского, и короля.

Протест «Доброго парламента» доказывает неудачу попыток его предшественников. Он утверждал, что пошлины, взимаемые папой, в пять раз превосходят сборы, получаемые королем, и что обещая место при жизни их заместителям, папа Римский располагает одним епископством четыре-пять раз и каждый раз получает первые доходы. «Маклеры греховного города Рима за деньги выдвигают неученых и низких негодяев на места, дающие тысячу марок, а бедный и ученый человек с трудом получает место в двадцать фунтов. От этого падает настоящая ученость. Назначаются иностранцы, которые не видят своих прихожан и не заботятся о них, презирают службу Божью, вывозят сокровища из королевства и поступают хуже жидов или сарацинов. Доходы папы от одной Англии превышают доходы любого христианского государя. Дай Бог, чтобы его овец пасли, а не стригли и не обдирали». Эти жалобы не были шутками. В то время деканства Личфилда, Солсбери и Йорка, архидьяконство в Кентербери, считавшееся доходнейшим местом в Англии, вместе с массой других мест были заняты итальянскими кардиналами и священниками; к тому же сборщик папы Римского ежегодно посылал из своей конторы в Лондоне двадцать тысяч марок в папскую казну.

Такие вымогательства и притеснения оттолкнули от папства английское духовенство, а его собственный эгоизм разочаровал в нем массу народа. Как ни громадно было его богатство, духовенство старалось уклоняться от участия в общих тяготах страны. Оно все еще стремилось поддерживать свою независимость от общих судов королевства, а мягкие наказания церковных судов мало пугали крупных церковников. Свободное от всякого вмешательства мирской власти в свои дела, духовенство проникало в самую глубь общественной жизни своим контролем над завещаниями, контрактами, разводами, взимаемыми пошлинами, а также прямыми религиозными услугами. Не было человека, более знакомого или ненавистного народу, чем пристав, исполнявший решение церковных судов и взимавший в их пользу пошлины.

С другой стороны, нравственное влияние духовенства быстро исчезало. Богатейшие церковники с их завитыми волосами и висячими рукавами подражали костюму рыцарского общества, к которому они, в сущности, принадлежали. Мы уже знаем, какое впечатление светскости оставляет описание Чосером монаха-охотника и изящной игуменьи с любовным девизом на брошке. На нравственность высших классов они не оказывали никакого влияния. Король всему Лондону выставлял напоказ свою любовницу как царицу красоты; вельможи разглашали свой позор при дворе и на турнирах. «В это время, — говорил летописец, — в народе поднялись большой говор и шум, что где бы ни происходил турнир, туда стекалось много дам, самых пышных и красивых, но не лучших в королевстве, иногда в числе сорока или пятидесяти, как будто они принимали участие в турнире; они являлись в различных и странных мужских нарядах, в разноцветных туниках, с короткими шляпами и лентами, обернутыми вокруг головы наподобие веревок, с поясами, украшенными золотом и серебром, и с кинжалами в сумках поперек тела; затем на отборных скакунах они отправлялись на место турнира и так тратили