Их не призывал устыдиться укоряющий голос церкви. В самом деле, духовенство раздирали свои раздоры. Высшие прелаты были заняты политическими делами; от низшего духовенства их отделяло скандальное неравенство доходов богатых церковников и бедных сельских священников. Жестокая ненависть отделяла белое духовенство от монашества, и горячая борьба между ними велась в университетах. Оксфордский канцлер Фиц-Ральф приписывал нищенствующим орденам уменьшение числа студентов, и университет особым статутом воспретил им принимать в свою среду детей. Старые монашеские ордена, в сущности, превратились в простых землевладельцев, а энтузиазм нищенствующих орденов в значительной степени исчез, оставив за собой толпу бесстыжих нищих. Вскоре при всеобщем одобрении Уиклиф мог объявить их бездельными нищими и провозгласить, что «человек, подающий милостыню нищенствующему монаху, тем самым отлучает себя от церкви».

Вне рядов духовенства было много серьезных людей, которые, подобно Петру-пахарю, обличали суетность и пороки церкви. Среди них были скептики вроде Чосера, смеявшегося над звоном колокольчиков охотников-аббатов, и грубые жадные бароны с Джоном Гентским во главе, стремившиеся отнять у прелатов должности и захватить их богатства. Хотя последняя партия и представляется нам недостойной, но в своем стремлении к реформе церкви Уиклиф вступил в союз именно с Джоном Гентским. Пока, впрочем, он критиковал не учение Рима, а его практику; с точки зрения теорий Оккама, он защищал негодующий отказ парламента в «подати», которой требовал папа Римский.

Но его трактат «О господстве Божьем» («De dominio Divino») показывает, насколько, в сущности, его стремления отличались от эгоистических поползновений, с которыми ему приходилось действовать. В этом знаменитом произведении Уиклиф положил в основу своей деятельности определенный общественный идеал. Всякая власть, по его собственному выражению, «основана на благодати». Господство в высшем смысле слова принадлежит одному Богу, который как сюзерен Вселенной раздает ее части в лен правителям различных ленов с условием повиновения Ему. Легко возразить, что в таком случае «господство» не возможно, так как смертный грех представляет нарушение указанного условия, а все люди грешат. Но Уиклиф настаивал на том, что его теория — чистый идеал. В действительной жизни он различает господство и власть; последнюю, с позволения Бога, могут иметь и порочные люди, которым христианин должен подчиняться из повиновения Богу. Согласно его схоластическому выражению, так странно извращенному впоследствии, здесь, на земле, «Бог должен повиноваться дьяволу». Но и с идеальной, и с практической точки зрения всякая власть или господство исходит от Бога, который дарует ее не одному лицу, — своему наместнику на земле, как утверждали папы, — а всем. Король — такой же наместник Бога, что и папа Римский. Королевская власть так же священна, как и церковная, и так захватывает все светские дела, даже церковное имущество, как и власть церкви — духовные дела. Поэтому в вопросе о церкви и государстве, различия между идеальным и практическим взглядом на «господство» имеют мало значения.

Гораздо более важное и широкое значение представляло приложение теории Уиклифа к делу личной совести. Каждый христианин обязан повиноваться королю или священнику, но сам он как обладатель «господства» зависит непосредственно от Бога, престол которого служит для человека высшим судом. Своей теорией «господства» Уиклиф стремился достичь того же, чего реформаторы XVI века добивались при помощи учения об оправдании верой. Устанавливая прямое отношение между человеком и Богом, теория Уиклифа уничтожала саму основу посредствующего священства, на котором была построена средневековая церковь; но сначала настоящее значение этой теории едва ли было по достоинству оценено.

С большим вниманием отнеслось духовенство к теории Уиклифа об отношении церкви и государства, о подчинении церковного имущества королю, к его утверждению, что, подобно любой другой собственности, они могут быть отобраны и употреблены для общенародных целей, к выраженному им желанию, чтобы церковь добровольно отказалась от своего богатства и вернулась к первобытной бедности. Духовенство сильно возмутило то, что он выступил богословским защитником партии Ланкастера, к тому же его задели нападки баронов на Уайкгема, и церковь решила отплатить за удар ударом и привлечь Уиклифа к суду. В 1377 году он был вызван к лондонскому епископу Кертнэ для ответа по обвинению в еретических утверждениях относительно имущества церкви. Герцог Ланкастер принял это за вызов самому себе и явился вместе с Уиклифом на суд консистории в собор святого Павла, но разбирательство не состоялось. Бароны и епископ обменялись резкими выражениями; сам герцог, говорят, пригрозил вытащить Кертнэ из церкви за волосы; наконец, на выручку епископа в храм ворвалась лондонская чернь, ненавидевшая герцога, и жизнь Уиклифа с трудом спасли солдаты.

Но его мужество только возрастало вместе с опасностью. Папская булла, полученная епископами и предписывавшая университету осудить и арестовать его, вызвала его на смелый ответ. В оправдательном слове, широко распространившемся по стране и представленном парламенту, Уиклиф утверждал, что папа Римский не может никого отлучить от церкви, «если человек не отлучил себя сначала сам». Он отрицал право церкви добиваться мирских преимуществ или защищать их духовным оружием, объявлял, что король или светские лорды имеют право лишить ее собственности за неисполнение обязанностей, и выступал за подчинение церковников светским судам. Несмотря на всю смелость ответа, он встретил поддержку со стороны народа и короны. Когда в конце года Уиклиф, по вызову архиепископа, явился для ответа в Ламбетскую часовню, приказ двора воспретил примасу разбор дела, а лондонцы ворвались в суд и прервали его заседание.

Уиклиф еще шел рука об руку с Джоном Гентским, отстаивая его планы церковной реформы, когда под предводительством Уота Тайлера разразилось великое крестьянское восстание, которое нам скоро предстоит описывать. В несколько месяцев все, до сих пор сделанное Уиклифом, было уничтожено. Могущество ланкастерской партии, на которую он опирался, было утрачено; вражда между баронами и церковью, на которой до того основывалась его деятельность, прекратилась ввиду общей опасности. Его «бедных проповедников» стали считать апостолами социализма. Нищенствующие монахи называли его «сеятелем вражды, восстановившим своим змеиным внушением крестьян против помещиков», и хотя Уиклиф с презрением отверг это обвинение, но над ним продолжало тяготеть подозрение, оправдывавшееся деятельностью некоторых его последователей. Его приверженцем считался Джон Болл, игравший в восстании выдающуюся роль; говорили, будто перед смертью он выдал заговор «уиклифитов». Самый выдающийся из его учеников, Николай Герфорд, говорят, открыто одобрил жестокое убийство архиепископа Седбэри.

Как бы там ни было, несомненно то, что с этого момента общее озлобление, вызванное планами крестьянских вождей, распространилось и на все проекты преобразования церкви, и сразу исчезла всякая надежда на церковную реформу при