– Где ты вообще? – спрашивает Дима.

– Я у Дарины, все… – Язык не поворачивается сказать лживое «хорошо». – В общем, не переживайте, но я пока побуду здесь.

– Что случилось?

– Старшенький, не бери в голову. Решай свои тупняки.

– Вот спасибо, – хмыкает он, и я слышу шум в соседней комнате.

– Все, мне пора. Не балуйтесь!

Кладу трубку и вскакиваю с дивана, бросаясь на кухню. Дарина стоит у раковины, упершись рукой в столешницу, а во второй держит стакан, один из немногих, что пережили последние несколько дней. Вода покачивается за стеклянными стенками, и подруга с трудом сглатывает, глядя в пол.

– Боже, Ди… мне так стыдно… – хрипит она.

– Ну что ты? – Я осторожно подступаю ближе. – Как себя чувствуешь? Может, позавтракаем?

– Я не…

– Дарина, – произношу чуть строже. – Тебе нужно поесть.

– Меня тошнит.

Медленно киваю, потому что мама предупреждала об этом. Человек в стрессовом состоянии замирает, а негативные мысли дают неосознанную команду телу – пора умирать. Дарина делает крошечный глоток воды, слезы снова стекают по ее лицу.

– Хочешь принять ванну? – спрашиваю я, стараясь унять дрожь в голосе.

Она коротко мотает головой.

– Ты понимаешь, что вредишь себе?

– Мне нужно еще поспать. – Дарина отставляет стакан и бредет к дивану. – Езжай домой, я позвоню тебе позже.

Следую за ней по пятам, не поддаваясь на попытки выставить меня. Нельзя оставлять ее одну. Дарина накидывает на плечи плед, которым я укрыла ее ночью, и садится. Опускаюсь перед ней на корточки и беру ее сухие ладони в свои, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.

Дарина болезненно корчится, сжимая мои пальцы, и кивает, тихо всхлипывая.

– И я хочу помочь, – продолжаю осторожно. – Тебе нужно только позволить мне это сделать. Хорошо?

– Угу, – тихо мычит она.

– Умница. – Я растираю ее руки, пытаясь согреть. – Ты ведь хочешь, чтобы тебе стало легче? Чтобы боль ушла?

– Очень, – порывисто вздыхает она.

– Мы поедем в больницу. – Дарина напрягается в желании отпрянуть, но я удерживаю ее. – Милая, послушай… твоя психика не справляется, тело тоже. Стоит обратиться к специалистам. Я могу позвонить маме. Она точно знает, что делать. Мы тебя вытащим. Я буду рядом, никто больше тебя не обидит.

– Это ужасно, – ударяется в рыдания Дарина. – Я сумасшедшая…

– Нет, – бросаюсь к ней, крепко обнимая. – С тобой все будет хорошо. Обещаю. Мы справимся вместе. Ты мне веришь?

– Ди… – хнычет Дарина, цепляясь за мои плечи.

– Да, моя хорошая. Я здесь. Мы выгребем, а потом еще будем со смехом это вспоминать. Может, даже мемуары напишем и начнем гастролировать по стране.

Слабый, но живой смешок подруги согревает грудь, и я осторожно отстраняюсь, обхватывая ее лицо:

– Сейчас ты искупаешься, и мы поедем возвращать тебя к жизни. Готова?

– Нет, но… так я больше не могу.

Следующие три дня проходят в тумане беспокойства и нервного напряжения, проливается еще немало слез, звучат безумные теории воссоединения, окрашенные страхом неизвестности и вынужденными изменениями, но врачи делают свое дело, а Дарина очень старается выкарабкаться. Ей назначают курс капельниц и препаратов, занятия с психологом и полный душевный покой. С последним, правда, больше всего проблем, потому что Паша не унимается со своими назойливыми звонками, а Дарина все еще не может дать ему четкого ответа. Ограниченность времени давит. Свадьба, обязательства, обещания. И ни капли определенности на руинах светлого будущего, но я остаюсь рядом, как невидимый и крепкий костыль, который все больше и больше хочет проломить Паше череп. Наверное, он это понимает, и именно поэтому не решается сунуться сюда вживую. А может, он просто трус, строящий из себя пострадавшего.

Картинки врут. Идеальные на первый взгляд пары далеки от утопической модели, где оба счастливы и согреты теплом двадцать четыре на семь. Живые люди не могут быть простыми и постоянными в своих действиях и эмоциях. Все бывает, все случается. Обстоятельства диктуют свои правила, окружение оказывает давящее влияние. Любовь – это хорошо, но до панацеи все-таки недотягивает. Отношения могут быть крепкими, я этого не отрицаю, но только в том случае, когда изъяны и ошибки того самого человека не наносят тебе смертельных ранений. Жертвы ради любви слишком переоценены. Не знаю, зачем вообще это пропагандируют столько веков. Ничто, приносящее боль, не может быть хорошим. Почему люди не хотят выбрать этот лозунг?

Вечер четверга радует теплом и волшебным закатом, горящим за чистыми стеклами. Дарина молча наматывает на вилку спагетти, залитые сливочным соусом, а я гоняю в бокале цитрусовый тоник. Вечерняя сессия с психологом длилась дольше обычного, но из затянувшегося молчания подруги я не могу понять, насколько хорошо она прошла.

– Свадьбы не будет.

Медленно опускаю бокал на стол и жду, что будет дальше. Дарина смотрит на огромный моток пасты, плотно сжав губы, глубоко вдыхает и запихивает его в рот. В ее глазах стоят слезы, но она упорно пережевывает, и крупные капли стекают по ее бледному лицу.

– Я все еще люблю его, но… это конец. Прощения нет, а притворяться всю оставшуюся жизнь – не мой вариант.

С пониманием киваю, но не теряю бдительности, потому что подобные вспышки были и вчера, но тухли слишком быстро. Надежда в паре с романтическими обещаниями – опасная штука. Вера в желаемое лучшее иногда закрывает собой действительно нужный выход. Тот, который приведет к счастью. Новому и еще неизвестному, но настоящему и правильному. Дарина делает несколько больших глотков воды и вытирает щеки резким взмахом пальцев, слово пытается сбросить печаль, которая ей самой уже порядком надоела.

– Поможешь мне собрать вещи? Пока я не передумала.

– Конечно.

– Чемоданы в кладовке. Берем только одежду и косметику.

– Принято, мой генерал, – шутливо отдаю честь.

Дарина надувает щеки и косится на телефон. Кусает губы, ее грудь порывисто вздымается.

– Я должна поговорить с Пашей, – боль в ее голосе все еще режет по живому.

«Ты ему ничего не должна. После всего ему и сообщения хватит», – проносится в мыслях, но я сдерживаюсь.

– Вперед, милая. Это конец эпизода, а не жизни. Все самое крутое впереди.

Дарина выдавливает улыбку, глядя на меня сквозь влажную пелену. Ее уязвимость разбавлена легким мороком решительности. Она все-таки сделала выбор в свою пользу, но даже будь он другим, я бы не осудила. Каждый сам устанавливает правила в своей игре, выбирает награды, боссов и открывает новые уровни. Предела нет, как и абсолютной победы.

– Мне страшно, – признается она.

– Помни, кто для тебя важнее всего.

Дарина опускает голову, хватает телефон и жмет на экран:

– Я.

Выхожу в прихожую, закрыв за собой