Шрифт:
Закладка:
Вслед за осмотром дома и церковки, предполагался короткий ужин и поездка в степь. Стол был накрыт на веранде, откуда открывались просторы земли и неба. Веранда невысоко расположилась над землей, но дом стоял на холме, и поле, простершееся перед домом, было далеко видно, как неоглядно было небо, полное звезд. Небо дышало теплом, которое было мягко, неколебимо и настояно на запахах осенней тени. Жуэ загасил на веранде свет, дав простор звездам, — их свет, почти незримый, улавливала только лилейная белизна скатерти.
Уже был осушен первый бокал за гостей, почитавших своим вниманием далекое предгорье, уже завязался первый узелок беседы, которая обещала увлечь сидящих за столом, уже глаза гостей освоились со свечением вечернего неба, разглядев во тьме и извив убегающего вдаль проселка, и неясные контуры крыши амбара, и блеск эмалированного ведра у колодца, когда явилась женщина в переднике и сказала, что город просит к телефону Ипатова. Все правильно: звонили деятельные секретари академика, требуя возвращения Александра Петровича в город. Ничего не поделаешь, надо ретироваться, хотя, видит бог, ехать не хотелось, да и хозяина обижать было неохота. Приняли компромиссное решение: Ипатов удаляется, однако за столом остаются Ярцев и молодая Ипатова, которых хозяин доставит в город своей машиной. План был жесток, разрушен порядок и, главное, настроение вечера, но ничего иного придумать было нельзя. Александр Петрович уехал и точно лишил хозяина и гостей возможности общения — беседа разрушилась, аппетит пропал.
Ипатов ехал темными селами и хуторами — крестьяне укладывались рано, надо встать с солнцем... И оттого, что деревни были занавешены от Александра Петровича тьмой, хорошо думалось. Почему смешался и оробел Ярцев, едва ли не переуступив своих обязанностей Майке? В самом деле, почему лишился уверенности многоопытный Иван Сергеевич, наторевший в дипломатии, знающий ее зримые и потаенные стежки, умеющий обаять собеседника? Почему провалились в тартарары все эти достоинства Ярцева и по какой причине провалились? Нельзя же допустить, что Жуэ пал ниц, побежденный женскими чарами Майки! Кто-кто, а Ипатов знает, что эти чары скромны весьма... А может, сшиблись иные силы: возраст более чем почтенный и всесильная юность? Быть может, прогремел последний выстрел большой ярцевской мортиры, и пришла пора Ивану Сергеевичу сдавать вахту? Нет, не это!.. Ничего не происходит вдруг, да и Ярцев не мог лишиться всех своих достоинств неожиданно. Иная причина, как будто бы и явная и все-таки, будем откровенны, не так бросающаяся в глаза... Какая причина? Вот бы соединить в одном лице Ярцева и Карельского! Да, да, опыт Ярцева, его покладистость, его обаяние, его талант общения помножить на интеллект Карельского!.. А зачем, собственно, Карельскому все эти качества Ярцева сию минуту? Единственно, что недостает Виктору Ивановичу, — это лет, но с годами он обретет ярцевское и, пожалуй, приумножит его. Обретет или не обретет? Захочет обрести? Кстати, как бы Карельский решил проблему Жуэ?.. Воспользовался бы советом Ярцева или нашел свои пути — в споре Ипатова с Майкой, в том самом споре, который дал повод Майке говорить о честности и выгоде, — чью сторону взял бы Виктор Иванович?.. Нет, действительно: чью сторону? Ипатову казалось, что он ненароком приблизился к истине, приблизился и потерял к ней интерес; больше того, забыл. Нашел и забыл, да и, если говорить откровенно, спать хотелось очень — позади осталось самое начало пути, а впереди добрых два часа, можно выспаться...
Ярцев с Майкой вернулись в город за полночь.
— Хотите повидать родителя? — спросил Ярцев Майку, указав на зеленоватый сумрак в окне ипатовского кабинета.
— Не откажусь, — подтвердила она.
Как это бывало прежде, уединившись, Александр Петрович работал при распахнутых дверях. Ярцев подвел молодую Ипатову к первой из этих дверей и, поклонившись, ушел к себе.
— Можно к тебе?
Ипатов ответил, выдержав порядочную паузу, — нет, он опознал голос Майки тотчас, но ему требовалось время для иного: чего ради она явилась в торгпредство, да еще в столь поздний час?
— Заходи, — наконец ответил он.
Она пошла навстречу сумраку ипатовского кабинета, с каждым шагом будто переодеваясь во все зеленое, становясь зеленолицей сама:
— Зажги свет — мне страшно, — сказала она, приблизившись к двери кабинета.
Он протянул руку и зажег верхний свет — зеленая мгла ушла отовсюду, оставшись только в глазницах Александра Петровича да в провалах щек: усталость являлась к нему с бессонной ночью.
— Садись, — сказал он нетерпеливо.
— Ничего, я постою, — ответила Майка.
Она опустилась в кресло, стоящее у двери, не забыв прикрыть ноги обильными складками длинной юбки.
— Перед самым отъездом из сельского дома Жуэ у нас... получился разговор о продаже завода, — произнесла она скороговоркой — ну конечно же, готовясь к встрече с отцом, она повторила эту фразу не однажды.
Он забеспокоился — произнесенное ею было для него неожиданным.
— Что значит «получился»? — спросил он, сдерживая раздражение: ему сразу что-то не понравилось в ее сообщении, он не мог понять, что именно, но не понравилось. — Он начал этот разговор или ты?
— Он, конечно, — ответила она не задумываясь — она спешила сказать то, что должна была сказать. — Он сказал: «Все-таки этот эльзасец доконал меня: вышиб у меня мой лионский заводище...»
Ипатов опешил:
— Он продал завод... эльзасцу?.. Погоди, я ничего не понимаю. Продал завод?
— Да, продал лионский завод, тот, что вы хотели купить...
— Тогда... почему же ты так спокойно говоришь об этом? По-моему, ты даже радуешься?
Она смешалась:
— Нет, не то что радуюсь, но пойми меня правильно: с самого начала мне все это не нравилось. Не умею объяснить, во не нравилось... Понимаешь, не умею...
— Я умею! — воскликнул он. — Тебе ровным счетом все равно, купили мы этот завод или не купили... Ровным счетом!..
— Папа, зачем ты меня так, папа?.. — вскрикнула она.
Когда он отнял руку от глаз, ее уже не было. Он снял телефонную трубку и попросил Ярцева зайти: однако, не дождавшись, пошел Ивану Сергеевичу навстречу. Они стояли посреди коридора, погруженного в кромешную тьму.
— Только не удивляйся,
