Шрифт:
Закладка:
Вот и деревенский дом Жуэ. Старик сторож, загорелое лицо которого украшено белой бородой, предупрежденный хозяином о приезде русских гостей, открывает ворота по первому стуку. Именно стуку, а не звонку: высокие ворота, сколоченные из грубо отесанных досок, как бы предуведомляют, что ведут в деревенский дом. Посреди просторного двора, не обремененного деревьями, точно квочка, распушившая крылья, расположился дом — большой, приземистый, с покатой крышей, как все здешние дома, крытый черепицей, с некрупными окнами по фасаду. Дом и обширная поляна с потускневшей по осени травой — это все, что доступно глазу. Остальное — амбар, летняя кухня, скотный и птичий дворы, сад, виноградник, огород, а может быть, и небольшое поле — расположилось, надо думать, позади дома. Кстати, хозяин, как сообщает сторож, сейчас в поле и просит русских гостей пожаловать туда. Начинать прием гостей с посещения поля — необычно? Наверно, необычно для всех, но только не для Жуэ. В ряду его экстравагантных поступков, которые были известны близким, этот почти зауряден.
И не только этот: сегодня Жуэ оседлал трактор, и, судя по немалому квадрату поля, которое успел вспахать, оседлал часа полтора назад. Все, так сказать, зримо, все незаглазно. Русские убеждены, что заводчик сидит на своем заводском олимпе, окруженный сонмом секретарей, а он отладил плуг и пашет землю. Правда, он делает это едва ли не один раз в году, но это не меняет дела. Главное, он пашет, и, судя по всему, пашет неплохо, но тут нельзя быть слишком самонадеянным, — по всему, русский тут собаку съел.
Гости идут вдоль вспаханного поля, направляясь в его дальний край, куда держит путь и трактор. Осеннее солнце стоит на уровне протянутой руки, и в его свете отвалы чернозема, поднятые лемехом плуга, точно отполированы. Пока добирались до сельского дома Жуэ, Майку обдало солнышком, которое в здешних местах ощутимо и в сентябре, — кажется, солнце прихватило и волосы надо лбом, они будто посветлели.
— Как ты, Майка?
— Хорошо.
Она заметно повеселела: то ли причиной тому ладный вид сельского дома, то ли картина открытого поля, которое зачернил трактор Жуэ.
— Что не говори, а наш буржуй хорош! — засмеялся Ипатов. — Вон какую сноровку явил, а?
— Да, буржуй хоть куда!.. — откликнулась Майка. — Как я понимаю, пришло время разыграть козырного туза... — она наморщила нос, как делала это в детстве, когда хотела подзадорить отца.
— Может, пришло время, а может, нет! — возразил Ипатов.
А в дальнем краю поля развернулся трактор, и Жуэ, завидев гостей, зашагал по пахоте. Он был в комбинезоне и рабочих башмаках — костюм был строг, но шит с изяществом немалым, видимо по заказу, — казалось, что костюм учитывал не только любовь к красивому самого хозяина, но и требовательный взгляд человека, глядящего на пахаря со стороны.
Жуэ не без удовольствия пожал руки гостям. Рука у него была чуть шероховатой, горячей — сразу видно, что она держала сейчас штурвал. Он поздоровался и, взглянув на небо, сейчас в зоревых полосах, сказал, что такое небо к погоде.
Потом он бросил взгляд на вспаханное поле — он был очень доволен, что до наступления вечера ему удалось сделать так много.
— Люблю принимать гостей в своем сельском доме!.. — Он шел сейчас рядом с гостьей. — Помните наш разговор о русской иконе?.. Она здесь...
— Покажете?
— Да, конечно...
Он замедлил шаг, дав возможность остальным гостям поравняться и образовать одну группу.
— Мы посмотрим вместе дом, правда? — произнес он нетерпеливо. Богатый человек, быть может даже очень богатый человек, он старался показать, что дорожит своим сельским очагом.
Они вошли в дом — он был каменным, однако его комнаты были выложены буковыми досками. Дерево точно набралось студености у камня — в доме было прохладно. Все было чуть-чуть тяжеловатым: высокие панели, разделенные на соты, потолки, скрепленные матицами, шкафы, встроенные в стены, массивная мебель, точно сросшаяся с деревом стен и потолка. Галерея вывела их к флигельку, и их глазам открылся зал, как могло показаться, превосходящий размеры дома, в который они вошли, — двухэтажный дом был внутри одноэтажным. Церковка поместилась здесь — без остатка, маленькая, не больше домашней, какие строили для своих семей русские князья; она, эта церковка, была тем более хороша, что давала возможность, не уходя далеко, поговорить с богом, поговорить, не прервав текущих дел, накоротке. Церковка вошла в дом, не нарушив ни его размеров, ни форм. Расчетливо, в точном соответствии с размерами церковки и ее очертаниями, хозяин расположил иконы. Дерево, которого и в церковке было много, умело хранить сумеречность. В этой сумеречности хорошо смотрелись иконы: лики святых точно были погружены в незамутненную воду времени.
— Хотите взглянуть на русскую икону?
— Да, конечно.
— Вот она.
Он снял со стены икону и, как это было в Барбизоне, понес к окну; однако, вспомнив, что день погас, отыскал глазами светильник поярче, быстро пошел туда, увлекая за собой молодую Ипатову. Но вот вопрос: чем объяснить стойкое внимание, с которым он слушал ее, именно стойкое?.. Особенностью ее ума, способного завораживать, свойствами характера, в котором есть власть одного человека над другим? А может, иным, что не так броско, но полно смысла?.. Как показалось Инатову, беседуя с молодой россиянкой, Жуз запамятовал, что она приехала в его сельский дом не одна. Александр Петрович не увидел в этом недостаток такта, просто хозяин чуть-чуть забылся.
У Ипатова было искушение легонько подтолкнуть старика Ярцева локтем: «Да не сигнал ли это к началу разговора?» Но спутник Ипатова, точно почувствовав опасность, отпрянул — его шаг
